101 разговор с Игорем Паниным. Игорь Панин
всем, кто хоть немного разбирается в теме. А тут получается, что то и дело возникают какие-то дутые фигуры, за которыми не видно настоящих авторов.
– Я, признаться, последние лет десять больше слышу о смерти постмодернизма… Его расцвет в мировой литературе пришелся на 60–70-е годы XX века. Я еще в школе училась, когда на русском языке, с виртуозно осторожным предисловием Симонова, вышла «Уловка 22» Джозефа Хеллера. Это была настоящая бомба! У нас же всё началось позже – с середины 80-х, когда объявили гласность, я хорошо это помню. Отечественные поэты-постмодернисты были подчеркнуто жизнерадостны, преувеличенно социальны, держались сплоченной группой и выглядели героями-революционерами. Они были в большой моде, постоянно устраивали какие-то перформансы. Особенно Пригов. К слову, даже его смерть потом превратили в перформанс – с этим шкафом, в котором вроде бы несли его тело, с Донским кладбищем… Так вот, когда явление достаточно популярно, к нему логично подтягиваются случайные люди и дельцы. Тем более что чисто технически постмодернизм кажется им простым и доступным. Но сколько я, в то же время, встречала графоманов-традиционалистов, спекулирующих на виршах «под Есенина»! А уж про эпигонов Бродского вообще молчу. То есть жулики и шарлатаны водятся в самых разных областях человеческой деятельности, это не зависит от творческого метода. Другое дело – как выработать критерии оценки, не потонуть в халтуре… Это уже вопросы образования и общей культуры. Вот их, конечно, надо решать.
– Вы печатаетесь с конца 70-х. Насколько сейчас молодому автору сложнее пробиться? Говорю не о публикации, но о некотором промежуточном признании, начальном статусе.
– Печатаюсь с конца 70-х – это сильно сказано. В 1979 году у меня вышла первая публикация – четверостишие в «Московском комсомольце». Но суть не в этом. Тогда поэзия была совсем в ином положении, чем сейчас. Она была в моде и почете. И воспринималась как отдушина, доступная простым смертным высшая истина. Ведь никакого Интернета не было, всего четыре канала телевидения и три государственные программы радио. Соответственно, внимание к поэтам было повышенное. Тогда за поэтическое слово еще можно было пострадать, заплатить если не жизнью, то благополучием. Риск был другой, поэтому и цена слова иная. К тому же многие классики и кумиры были еще живы: Слуцкий, Самойлов, Тарковский, Межи-ров, Владимир Соколов, Бродский, Юрий Кузнецов, Вознесенский… Не знаю, как других тогдашних молодых, но меня это очень дисциплинировало. А как хорошо жить, когда в моде не персонажи сериалов или шоумены, а поэты – не передать! С первой же публикации на молодого автора начинали обращать внимание читатели, а если напечатают с фотографией – узнавали на улице. Так и со мной было – после публикации в журнале «Юность» в 1984 году. А еще были полные залы «Политехнического», ВТО, ЦДЛ, «квартирники», выступления по клубам… Многие мои нынешние читатели, рассеянные теперь по разным странам, сохранились еще с тех пор. Увы, сейчас ничего подобного с поэтами не происходит.