Патина. Саша Степанова
на носу, по которой он совсем вскоре водил пальцем и говорил: «Не вздумай исправлять», а она целовала его в шею чуть ниже мочки уха, и обещания слетали с ее губ так же легко, как часом раньше – восторги в адрес режиссера.
Впрочем, с носом она явно ничего не сделала.
– Ты все еще слушаешь мою музыку.
– Я слушаю, потому что это хорошая музыка, а не потому что она твоя. О тебе я не думаю.
– Я знаю, знаю.
Удивительно, но за все эти годы он так ни разу и не вспомнил, а вспомнив, уже не смог выбросить из головы, вот только в тот момент совершенно логичным казалось протянуть ей наушники, и, пока она стоит с широко распахнутыми глазами, потому что впервые встретилась с готикой и еще не слишком понимает, что с этим делать, пока пытается уместить внутрь себя то, что ей дали, самому наблюдать за тем, как вдруг взмывает с козырька потревоженная стая голубей, запрокинув голову, рассматривать перевернутые русты и пилястры, прикидывать, где раздобыть денег и вообще куда бы и с кем свалить на выходные, но вдруг почувствовать ладонь в ладони и отозваться на эту странную просьбу – потанцевать прямо здесь и сейчас, заранее зная, что путь до метро окажется длинным, но даже не представляя, насколько. Она выглядела потерянной, и он чувствовал в этом свою вину – артхаус, вино и готика, будучи смешанными в столь вольной пропорции, способны изменить даже менее восприимчивое сознание. А тут он – всегда один и в декадентском черном, со своими Тинто Брасом и Стенли Кубриком, а тут она – губы, пальцы, голуби, русты, пилястры, запах предвесенний, взять бы на руки и унести с собой… Вот только за сейчас неизбежно следует потом, и это потом-то его тогда и остановило. Долго стояли у входа в метро, не в силах расцепить руки и разнять губы. Спустились на платформу: до завтра, спасибо за вечер. Да, странно, что он забыл…
– Я о тебе не думаю, – повторила она упрямо.
– А я… скучал, – признался он и с удивлением понял, что не врет.
Автомобиль затормозил, пропуская пешеходов. Ее лицо последовательно окрасилось красным и желтым, а на зеленом снова кануло во тьму.
– Знаешь, о чем я подумала, когда впервые тебя увидела?
Он покачал головой.
– Тогда мы все пришли на первое занятие и толпились возле дверей студии, совсем еще друг друга не зная, и я смотрела по сторонам и придумывала прозвища, чтобы не так трясло от волнения. Ты стоял в стороне с чехлом для подрамника на плече, слушал музыку и смотрел в окно – черные глаза, черные волосы… Черные ногти! Это было очень странно, я не могла вообразить, что творилось в твоей голове. Ты выглядел так, словно только что занимался любовью, и одновременно так, словно не делал этого никогда. Я назвала тебя злым колдуном. Злой колдун по имени Роберт. Я до сих пор так думаю. Скажи, почему ты тогда подошел ко мне в кино, если раньше не подозревал о моем существовании?
– Вовсе нет, – сказал он, неприятно пораженный этой внезапной отповедью.
– Так почему же?
– Ты выглядела одинокой.
– Даже когда мы вроде как начали встречаться, я была уверена, что ты не помнишь моего имени. Ты всегда называл