Гнездо для стрекозы. Юлия Климова
любила своих врагов (в отличие от меня) и наверняка считала эту минуту превосходной. Более чем превосходной!
«Интересно, чем все закончится?» – задалась я своевременным вопросом, чувствуя в душе невесомость. Да, я могла лишь повиснуть в воздухе, чтобы случайно не коснуться ни участка пола, на котором расположился Клим, ни того места, где восседала бабушка.
– Тринадцать пятьсот, – трескучим голосом произнесла Эдита Павловна. Я знала, они не станут пользоваться еле заметными знаками – они будут громко и четко произносить свою цену, потому что на войне как на войне. – Посмел-таки, щенок, – прошипела бабушка. – Что ж, не будем мелочиться. И на что только надеется? – добавила она с усмешкой.
«Вообще-то Клим надеется повесить Тафта у себя дома».
– Не знаю, – тихо произнесла я в ожидании чувства вины и ста кругов ада. Я бы солгала, если б сказала, что в этой ситуации мне удалось сохранить спокойствие, что я равнодушна и действия Клима, а также реакция бабушки меня совершенно не интересуют.
«В рай после смерти я не попаду. Это точно, – вздохнув, я заставила себя смотреть только прямо. – Страшные черти будут жарить меня на сковородке, и все благодаря Шелаеву. О, как они будут меня жарить!»
Коснувшись ожерелья, я сделала провальную попытку успокоиться.
– Четырнадцать.
– Отлично! – порадовался аукционист и с уверенной надеждой посмотрел на Эдиту Павловну.
Она кивнула:
– Четырнадцать пятьсот.
Самое лучшее, что я могла сделать, – это сосредоточиться на картине. Мне вдруг даже захотелось понять, из-за чего разгораются подобные страсти… Впрочем, они были бы равно такие же, если бы Эдита Павловна захотела купить столовую ложку или стул.
– Что он делает? – тихо спросила бабушка. – Клим вовсе не глуп и прекрасно понимает: картины ему не видать… Неужели он хочет…
– Вряд ли Шелаев желает вас обидеть, – на всякий случай выступила я с миротворческой миссией. С абсурдной миротворческой миссией.
Но Эдита Павловна, поглощенная раздумьями, меня не услышала.
Восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Как же быстро повышалась цена, и как тихо было в зале. Все ждали развязки.
Поймав веселый взгляд Шелаева, я гордо отвернулась.
– Я знаю, чего он хочет, – сухо усмехнулась Эдита Павловна.
– Чего? – автоматически спросила я.
– Вытащить из моего кошелька побольше денег. Картина ему не нужна. Повышая цену, он… Как обычно называет подобную наглость твоя двоюродная сестра? Он «раскручивает» меня, вот как! – бабушка скривила губы, а затем бесшумно засмеялась. Серьги задрожали в ее ушах. – Да, Лера именно так бы и назвала происходящее. Что ж, мы отплатим ему той же монетой.
Наконец-то в моей голове стало светло и ясно. «Бабушка считает, что Шелаев просто хочет ее «немножко разорить», и, накрутив цену, он прекратит борьбу». Незначительный урон для семьи Ланье, но важен сам факт. То есть победителем окажется не тот, кто купил картину, а тот, кто заставил