Браслет с Буддой. Инна Бачинская
повысил голос. – И работа, и она. Особенно она. Эта страница твоей жизни перевернута, а умные люди говорят, что никогда не нужно возвращаться, возвращаются только неудачники…
– А я кто, по-твоему? Удачник?
– Ты между мирами.
– Где?
– Между мирами провалился. Планида у тебя такая. И теперь у тебя три пути. Первый – принять то, что не можешь изменить, утереться и шагать дальше. Второй – попытаться вырваться и сбежать, не суть куда. Можно в охрану. Главное – сбежать.
– А третий?
– Повеситься.
– Значит, уходим в охрану.
– Неправильный ответ. Внутри у каждого из нас стержень. Твой стержень – сыск – ломать не надо. Художник не может петь в опере, там нужны другие параметры. Возьми меня, например. Иногда так достанет… – он махнул рукой. – Все, думаю, ухожу!
– Интересно, куда?
– К чертовой матери! В детский сад воспитателем. Или дворником. Неважно, куда. Главное – соскочить. В омут с головой. Охрана – тот же омут. Можно переступить и утереться, а можно назло всем, и себе тоже, – в омут. Ты представляешь себя охранником? Наденешь желтый комбинезон с надписью на спине и на груди «Вооружен и очень опасен», кепку… или что там у них? Берет с пером?
– Почему желтый?
– Ну, синий. Неважно. Или розовый. Главное – комбинезон. Раз-два, левой! Строем. Под козырек! Сейчас ты на вольных хлебах, что хочу, то и ворочу. Хочу – сплю до обеда, хочу – пью до утра. Ну, так и дуй вперед, не топчись на месте, и главное – не возвращайся и не распускай сопли. Поезд ушел, страница перевернута, забудь. Все проходит, пройдет и это. Знаешь, кто сказал?
– Сам придумал?
– Мудрец сказал. Ну, вышибли тебя, так получилось, встань и ползи вперед, жизнь продолжается и…
– Давай еще про свет в конце туннеля, – буркнул Шибаев. – И без тебя тошно.
Алик открыл рот и… промолчал. Уж очень расстроенная физиономия была у друга. Ничего, подумал он, самое главное он, Алик, обозначил, теперь пусть думает сам, своей головой. Чертова Жанна нарисовалась, как всегда, некстати. Вот же вредная баба! Ну, было, встречались, быльем поросло. Бегала от мужа к Шибаеву и обратно, мельтешила – туда-сюда, туда-сюда! Ему, Алику, она никогда не нравилась. Капризная, самовлюбленная, характерец – о-го-го! Норов! Все должно быть, как она сказала, или никак, шаг в сторону – побег, из всех орудий – пли! Короче, сиди тихо и не отсвечивай. Ладно, разбежались, зализали раны, поставили точку. Все! Ан нет, опять на те же грабли. У Шибаева чувство обгаженности из-за того, что вышибли из полиции, можно понять. Никак не проходит, однолюб чертов! Родная гавань – и хоть трава не расти! Сколько оперов соскочили в охрану или в телохранители, живут припеваючи, так нет же! Карьера, видите ли, накрылась медным тазом. Причем вышибли по нелепейшему обвинению в коррупции. Ши-Бон, конечно, лопухнулся. Какой-то лавочник сунул конверт, в чем-то там он был замешан, а Шибаев не среагировал сразу, а потом уже было поздно – поднялся визг, тот барыга его же и обвинил. Вышибли