Радость величиной в небо (сборник). Леонид Сергеев
только поезд притормозил, выскочил из вагона и оказался на полутемной платформе с двумя киосками, из одного сочился тусклый свет.
– Есть бутерброды? – спросил я у сонной киоскерши.
– Только ливерная колбаса. Могу дать хлеба.
– Отлично. Хлеба и немного колбасы.
– Сколько метров?
Заметив, что я не владею ситуацией, киоскерша пояснила:
– У нас она на метры.
– Ну, метр.
Киоскерша отмерила линейкой серую жирную кишку, свернула, точно кабель, и протянула мне.
– «Собачья радость» отличный закус, – сказал парень, когда я появился в вагоне. – Я здесь делал съемку на спиртовом заводе. Их начальник говорит: «Канистру прихватил?». «Нет», – говорю. «Эх, ты, олух!» – говорит, и напузырил мне в камеры.
Парень расстегнул куртку – он был опоясан велосипедными камерами. На одной открутил ниппель и налил в стаканы спирт.
– Чистоган, конечно? – обратился ко мне.
Я кивнул, чтобы поддержать марку москвича.
– Со случайным попутчиком выпить и потрепаться лучше всего, – парень вернулся к началу разговора. – Выговорился и, может, больше и не увидишься. Ну, бывай!
Мы выпили и я сразу опьянел. Ветер в голове стих, но появился густой туман; пытаюсь что-то сказать, но получается бессвязный набор звуков.
– Хм, слабенькие вы, москвичи, – усмехнулся парень и нацедил себе еще полстакана.
Дальше он рассказывал что-то захватывающее, где побывал, чего насмотрелся – кажется, вся его жизнь была на колесах. Я ничего не запомнил – туман поглощал все звуки. И не помню, где он сошел с поезда, помню – исчез в темноте, так же внезапно, как и появился.
Наутро меня мучила жажда, но стоило выпить воды, как снова становился пьяным, хоть выжми, снова в голове появлялся туман.
– Посмотри на меня, – сказала приятельница. – Ты бесхарактерный размазня. Кто тебя на что подобьет, на то ты и идешь, – она презрительно хмыкнула, давая понять, что накануне мое охламонство проявилось во всем блеске.
– Еще раз напьешься, я исчезаю. Только меня и видели! Очень надо! Отдохну одна в сто раз лучше, – из ее рта вылетали слова, которые мне показались пулями из чапаевского пулемета; этот обстрел моментально разогнал мой хмельной туман.
Поезд прибыл в Симферополь к вечеру и мы сразу же сели в автобус на Старый Крым – своего рода перевалочный пункт, откуда начинались маршруты в разные концы побережья. Когда добрались до поселка, солнце опустилось за горы, но на улицах стоял сильный жар; из садов текли терпкие запахи абрикосов и слив, и повсюду гуляли парочки.
Мы разбили палатку на окраине среди подсолнухов, и, после долгой тряски в поезде, отлично выспались, причем перед тем, как укладываться, полузгали семечки и приятельница сказала миротворческим голосом:
– С палаткой ты здорово придумал. Никого не надо упрашивать, чтоб пустили переночевать.
Палатка явно напоминала ей армейскую жизнь; в ее глазах появился манящий блеск.