Крестоносцы 1410. Юзеф Игнаций Крашевский
и излишне обставленная для удобства. Тут, стянув верхнее одеяние, Ульрих хотел уже отправить службу, когда слуга прошептал ему какое-то слово, и магистр накинул плащ, хотя по лицу было видно, что не с радостью это делал.
На пороге первых палат, которые только что опустели, стоял человек в монашеской одежде, с отвратительным лицом, с косым взглядом, потирая руки и заранее покорно склоняя голову.
Способ, каким он приветствовал магистра, позволял угадывать в нём одного из сановников Ордена. Был это, однако, казначей Томе фон Мерхейм, муж, славящийся хитростью, неразговорчивый, скрытный, но имеющий на всех немалое влияние. Не нравился он великому магистру из-за несхожести их характеров: один был рыцарем, другой – змеёй. Но он должен был уступать, испытав плоды его советов.
Мерхейм был лысый, бороду имел редкую, зубы жёлтые и испорченные, кожу лица обезображенную красными пятнами.
Вся его фигура вызывала отвращение.
– Мне нужно сказать вам слово, – прошептал он, приближаясь, – а ваша милость должны меня выслушать, ибо я полагаю, что не без значения и не без пользы это будет.
– Время позднее, – изрёк магистр.
– Другого мы не имеем, – молвил с настойчивостью Мерхейм. – Днём вас люди отвлекает и днём явные следует дела улаживать, а ночью – тайные. Я знаю, что вы предпочитаете за врага браться рыцарским оружием, что в вас отвращение будит, когда к обману нужно прибегать, но мы ничего оставлять не можем. Воспользоваться слабостью врага – в этом весь смысл.
Магистр казался скучающим, сиел, кутаясь в плащ.
– Вы говорите, – сказал он тихо, – Сарновского согласно вашему совету купили. Чего же ещё вы хотите?
– Это ничего ещё, – изрёк, потирая руки, Мерхейм, – малая польза и неопределённая. Даю вам совет лучше. При дворе Ягайла мы имеем наших: его необходимо знать. Идёт он, королеву Анну оставив в Новом Корчине, по-видимому, не с большой охотой, но подталкиваемый своими и видя, что не избежит войны. Подозрительный и ревнивый, склонный к любви и полный суеверий, почему не воспользоваться этим?
– Нам-то что до этого? – спросил магистр неохотно.
– Вы знаете, что эту святую женщину Ядвигу, первую его жену, подозревал ведь! Анна Цылийская некрасива, но ещё молода, почему бы на неё ловко возведённое подозрение упасть не могло?
– Но что же нам до этого? Что нам до этого, повторяю? – отозвался Ульрих.
– Как что? Огнём будет жечь его глупая ревность, – молвил Мерхейм. – Покинет лагерь, войска, войну, и поручит следить за супружеским ложем.
– А как же это подозрение зародится? – спросил Ульрих.
– Нужен тот, кто умеет его возвести, а никто лучше этого не достигнет, чем женщина… Что же вы скажете, если бы она ему колдовство какое сотворила или напиток какой… а мы избавились от врага, лишь бы на славу Божью работать спокойно.
С презрением посмотрел магистр на смеющегося казначея.
– Темно мне это как-то, и, скажу правду, грязно и черно выглядит, – ответил магистр, –