Белый Волк. И Горные Волки. Ярослав Толстов
старых развалинах. А еще, моя бабка рассказывала мне, что из нижних галерей когда-то был выход в озеро, но я, сама, его не видела, – добавила Мудрая Птица.
– Еще бы узнать, как там теперь все изменилось! – вздохнула я. – Снаружи-то, ребятам Пабло покажет, а внутри немцы могли сильно все перестроить.
– Если ты дашь мне карандаш, то я тебе нарисую то, что помню, – с удивлением услышала я голос Пакиты. – В школе у монахинь хвалили мои способности к рисованию.
Пораженная, я, молча, отдала ей блокнот и карандаш, и Пакита быстро начала чертить схему за схемой, по ходу, делая пояснения, на очень приличном, испанском языке. Я, с удивлением, смотрела, как летает по бумаге карандаш, который она сжимала в тонких длинных пальцах.
Руки у девушки были обветренными, с потрескавшейся кожей и обломанными ногтями, но форма их была удивительно изящной. Как, впрочем, и ее лицо, отличавшееся удлиненной формой и тонкими чертами лица, имевшими сильное сходство с Паулой. Особенно хороши были миндалевидные глаза цвета темного меда. Волосы ее были заплетены в две толстые косы, которые, судя по их виду, не расчесывались уже несколько дней. Одеждой своей она тоже не особенно интересовалась. Я удивлялась, как это ей не холодно в одной, лишь, шерстяной накидке, меня, и в куртке-то, ветер продувал насквозь, да, и Паула постоянно ежилась, несмотря на мой толстый свитер, надетый поверх широких брюк и блузы.
Внешний вид Пакиты совпадал с тем, что рассказывала о ней Паула, но теперь в глазах ее светился недюжинный ум и отчаянная решимость. Видимо, вчерашнее происшествие, а затем и мое появление здесь, вернули ее в реальность, из сумеречного состояния, в котором она пребывала до того.
– Я не могу сказать, что была во всех помещениях бункера, но хорошо знаю подземную лабораторию герра Бруно и помещения вокруг нее, так как меня содержали именно там. Это место, даже от всех остальных подземных помещений, отделено специальной железной решеткой. Туда даже сами немцы не любили заходить. Меня, лишь иногда, выводили походить по внутреннему двору и погреться на солнце. И где-то там остался мой ребенок, – добавила она, зажмурив глаза и судорожно сжав карандаш пальцами.
Но затем взяла себя в руки и начала набрасывать схему открытого пространства внутри загородки.
– Я, по ночам, прокручивала, в голове, все подробности, надеясь, что однажды сумею убежать, но они не дали мне, ни единого, шанса. Рядом со мной, на прогулке, всегда было двое охранников, а когда я, в отчаянии, попыталась наложить на себя руки, то мне начали делать какие-то уколы, от которых я все время спала или привязывали к кровати. А потом я поняла, что во мне растет новая жизнь. И следить за мной стали еще строже, – продолжила девушка, не поднимая глаз от листа бумаги.
– А чей же это был ребенок? – осторожно спросила я.
Пакита подняла на меня глаза, полные такого отчаяния и горя, что мне стало жутко:
– Я не знаю! Этот страшный старик, постоянно,