Серебряные коньки. Мери Мейпс Додж
срослись, и из кадки выскочили юноши. Они бросились к ногам святого Николаса, и он благословил их… Господи помилуй! Да до каких же пор будешь ты стоять здесь, Ганс? Если ты не пойдешь сию же минуту, то не успеешь вернуться засветло!
Метта совсем растерялась. Чуть не целый час пропал даром, да еще днем! Нет, такая роскошь не для бедных людей! Она сунула Гансу пару чулок и, как бы стараясь наверстать потерянное время, стала метаться по комнате, то поправляя горящий торф, то стирая со стола невидимую пыль.
– Ступай же, Ганс! – сказала она стоявшему около двери сыну. – Почему же ты не идешь?
Ганс обнял и поцеловал мать в щеку, еще свежую и румяную, несмотря на все невзгоды.
– Послушай, мама. Мне, конечно, очень хочется купить себе коньки, но… – тут он грустно взглянул на сгорбленную фигуру отца, сидевшего около огня, – но деньги лучше употребить на другое. Что если пригласить доктора? Может быть, он поможет отцу?
– Если бы у тебя было даже вдвое больше денег, Ганс, их не хватило бы на то, чтобы пригласить доктора. Да и никакой пользы не вышло бы из этого. Много гульденов истратила я на лечение, а все без толку: вашему бедному доброму отцу оно нисколько не помогло. На все воля Божья! Ну, ступай же, мой мальчик, и купи себе коньки.
Ганс вышел из дому с тяжелым сердцем, но вспомнив, с каким доверием, как откровенно говорила с ним мать, мало-помалу развеселился и стал насвистывать какую-то веселую песенку.
До селения Брук с его хорошенькими домиками, замерзшими каналами и вымощенными кирпичами улицами было недалеко. Оно отличалось замечательной образцовой чистотой. Все лоснилось там, все блестело, нигде не было ни пятнышка, но вместе с тем нигде не виднелось ни одной живой души. Селение казалось вымершим.
На усыпанных песком тропинках незаметно было следов; ставни домов были наглухо закрыты, точно жители как огня боялись свежего воздуха и солнечного света. Массивные парадные двери были крепко заперты: они отворялись только в торжественных случаях, в дни свадеб, крестин и похорон.
В закупоренных комнатах носились облака табачного дыма. В садах иногда виднелись волки и павлины, но это были не живые звери и птицы. Выточенные из букового дерева, они стояли, как на страже, охраняя свои владения. Дети своим говором и смехом могли бы оживить это сонное царство, но они учили свои уроки в каких-нибудь уединенных уголках или бесшумно скользили по льду канала.
Ганс взглянул на тихое селение и задумался. Он слышал не раз толки о том, что у тамошних богачей вся кухонная посуда из чистого золота. Неужели это правда?
На рынке он видел круги чудесного сыра, который делала мефрау ван Ступ, и знал, что эта гордая особа получает за него большие деньги. Но действительно ли она сливает молоко в золотые крынки? Золотыми ли ложками снимает она сливки? Вот в чем вопрос!
Поглощенный этими мыслями, Ганс свернул на рукав залива. До Амстердама, расположенного на другом берегу его, оставалось миль пять. Лед был великолепный, гладкий; но, несмотря на это, деревянные коньки Ганса