Мне сказали прийти одной. Суад Мехеннет
маленькой, она читала со мной и часто отдавала нам с сестрами книги сказок и кассеты с историями о Микки-Маусе, из которых уже выросли ее дети. Мы были вне себя от радости. Наши родители никак не могли себе позволить покупать нам так много книг и кассет.
Примерно в то время, когда я начала учиться в гимназии в 1989 году, я стала замечать изменения в том, как вели себя югославы, в том числе тетя Зора и тетя Дшука, которые работали вместе с мамой в церкви. Их дети, как и я, ходили в группу продленного дня. Мы все очень дружили между собой, особенно из-за того, что наши мамы занимались неквалифицированным трудом, и это отделяло нас от немецких детей, чьи родители чаще всего имели высшее образование. Югославских детей звали примерно так: Лейка, Зоран, Ивика и Иван. Они всегда с гордостью говорили, что приехали из Югославии. Неожиданно они отказались играть вместе и, вместо того чтобы гордиться своим югославским происхождением, начали говорить: «Я хорват», «Я серб». Другие называли себя «боснийцами» или «мусульманами». Их матери перестали шутить друг с другом и больше не пили вместе кофе с бореком в комнате отдыха.
Хотя мы четко видели разделение между югославами у мамы на работе, родители попросили нас не обобщать. Тетя Зора и тетя Дшука были из Сербии. Они и их семьи по-прежнему приходили к нам обедать. Как и мы, они были в ужасе от того, что слышали и видели в новостях. Они всегда говорили, что в их стране раскол не мог пойти изнутри. «Мы всегда были единым народом, – говорила нам тетя Зора. – Мы никогда не спрашивали, серб перед нами, словенец, хорват или мусульманин». Она считала, что эта война был западным заговором, чтобы ослабить социалистическую Югославию.
Мы слышали о бойнях в новостях, иногда в школе говорили, что чей-то дядя погиб, сражаясь в бывшей Югославии. Но все это было далеко от меня и моей семьи. Мы часто чувствовали себя в Германии аутсайдерами, но напрямую нам никто не угрожал до сентября 1991 года. Почти через два года после падения Берлинской стены в городе Хойерсверда на северо-востоке Саксонии начались ксенофобские мятежи. Группировки правого толка нападали на рабочих из Вьетнама и Мозамбика и бросали камни и бензиновые бомбы в окна многоквартирного дома, где жили люди, ожидающие статуса беженца.
Мы с родителями смотрели по телевизору, как немцы аплодировали, когда здание охватили языки пламени. Некоторые даже выбрасывали руки в печально известном нацистском приветствии и вопили: «Германия для немцев! Иностранцы, убирайтесь обратно!»
Родители сказали, что мы не должны беспокоиться, потому что это случилось на территории бывшей Восточной Германии, а на Западе люди никогда такого не сделают. «Здесь люди знают, что без таких, как мы, их экономика никогда не расцвела бы так, как сейчас», – говорил отец.
В то время я очень злилась на своих родителей, особенно на отца. В то время как моя марокканская бабушка обладала очень сильной волей и никогда никому не позволяла собой помыкать, я видела, что папа делает все, что говорят его начальники