Страж перевала. Кира Измайлова
забавляться золотыми монетами…
Я промолчала, потому что не знала, надо ли отвечать на его слова. И еще едва не сказала, что монеты скучные, считай, одинаковые, разве что одни истерты больше, на других царапины есть… А вот самоцветные камни все разные, и разглядывать их можно часами, ведь каждый по-своему играет на свету! Порой даже самый невзрачный осколок, если удачно повернуть его, так брызнет в глаза цветными искрами, что не враз проморгаешься, а уж будучи правильно ограненным, сделается невероятно красивым!
– Послушай, дитя мое, – произнес он после долгой паузы. – Я вынужден сообщить тебе горькую весть… На замок твоего отца напали неизвестные разбойники. Должно быть, они надеялись поживиться, услышав о его богатствах, а потому попытались взять замок штурмом. Неизвестно, что случилось, но начался пожар, и… Мне больно говорить тебе об этом, но я обязан сказать: тела твоих родителей так и не нашли. Пожар бушевал такой, что камни плавились, а от людей не осталось даже пепла.
Я выслушала его, как это ни странно, совершенно спокойно, как будто князь говорил не о моих родителях и моем родном доме, а о посторонних людях, как будто он рассказывал мне страшную сказку…
– Представить не могу, что именно так горело, – продолжал он. – Я слыхал, подобное случается от удара молнии, но ведь сезон гроз давно миновал!
– На перевале грозы случаются и зимой, господин, – ответила я.
Да, зимние грозы – это здорово! Бывает так: на чистое-чистое, высокое, прозрачно-голубое небо, вымороженное настолько, что кажется: тронь – зазвенит, наползает из-за перевала, с той стороны, чернильно-синяя или свинцово-серая, с вороненым отблеском туча, а где-то в глубине этой тучи ворочается и сонно бурчит громовой зверь. Иногда он не просыпается, и ветер уносит его тяжелую перину прочь, но если уж очнется и чихнет, тогда держись!.. Гулкие раскаты следуют один за другим; на самом деле их может быть всего-то ничего, но горное эхо повторяет и повторяет, пока не надоест…
Но это что, от грома только уши закладывает да кажется, будто замок содрогается от основания до верхушек башен, а в горах с гулом сходят лавины. А вот молнии… Я как-то видела – они били непрерывно в одно и то же место полчаса кряду, я насчитала больше сотни вспышек! А когда гроза отгремела, отец отправил туда людей, и оказалось, что большой утес разломился пополам. Разведчики привезли оплавленные камни, а отец внимательно рассмотрел их, кивнул каким-то своим мыслям и сказал непонятно: мол, перекрыли дорогу. Кому, какую дорогу? Не ту, по которой ходили обозы, это точно, иначе всех немедленно отправили бы разбирать завал! Там же единственный путь из долины на ту сторону гор, и без него, узкого донельзя – едва-едва двум возам разойтись, – зажатого меж скал в ущелье, торговцам пришлось бы туго…
Я спросила, о чем идет речь, а отец лишь улыбнулся и сказал, что молнии любят железо, и если чуют под землей рудную жилу, мчатся туда, чтобы полакомиться. Только вот могут разворотить целую гору, как малые дети, которые, торопясь добраться до спрятанного варенья, способны перебить всю утварь. Нет бы осторожно переставить