Современные стратегии британской политической коммуникации. С. С. Бодрунова
повлияло рождение таких терминов, как «меритократия» и «медиакратия». Так, Д. Белл указал, что в постиндустриальном обществе происходит иерархизация элиты по новым критериям. Ссылаясь на объективный процесс роста роли ученых и специалистов, Белл пишет, что они – элита постиндустриального информационного общества, ибо обладают научными знаниями, профессиональным опытом, умением руководить современными организациями. Эта элита не только более эффективна, но и более справедлива, так как признает только одну ценность и заслугу – знание.[42] Как конкурент меритократии может рассматриваться медиакратическая элита, которая формируется по признаку доступа к информации и владения каналами ее передачи. Нам не удалось обнаружить в европейской медиатеории сколь-либо целостной теории медиакратии; можно, однако, утверждать, что в Европе основы понимания этого феномена заложили Г. Маркузе и А. Грамши. Российские теоретики также не обошли вниманием новую проблематику.[43] В любом случае сегодня мы уже не можем игнорировать сам термин, хотя его интерпретация все еще неоднозначна. Если понимать под медиакратией не способность СМИ формировать взгляды и предпочтения (к чему склоняется московская школа), а сращение властвующей общественной верхушки с элитой медиарынка в рамках процесса элитарной коммуникации (а также саму новую элитарную прослойку и общественный строй, который при этом складывается), то британская медиалогия занимается разработкой этой проблематики уже несколько десятилетий.
Близко к британскому пониманию медиакратии подошел экс-редактор отдела политики «Русского Журнала» А. Чадаев. Он указывает, что в медиакратическом социуме формируется новая стратификационная схема: медиатизированной элите противостоят институты «прямой демократии»[44], о чем в своих работах писали Д. Миллер, Д. Уоттс, Н. Джоунз и многие другие теоретики и практики медиа. Чадаев пишет, что в рамках новой элиты журналистам отводится роль промоутеров интересов элитарной прослойки, и они проводят их в массы в силу совпадения их интересов с интересами элиты и из чувства причастности к «небожителям с «первой кнопки». В этих условиях электоральное большинство может реализовать свои интересы только через первичные демократические институты (группы давления, профсоюзы, новые партии, акции гражданского неповиновения и т. д.). «Для них медиа – это система-конкурент; среда, где торжествует медиакратический способ коммуникации между властью и обществом, является малопригодной для жизни»[45]демократических инициатив, хотя институты прямой демократии также вынуждены пользоваться СМИ как каналом коммуникации. В отличие от трех ветвей власти медиакратия практически не контролируется обществом, поскольку механизмы сращения элиты и медиа в основном неформальны; в свою очередь, попытки традиционной власти повлиять на медиакратические процессы расцениваются как покушение на свободу слова.[46] В постиндустриальном обществе медиакратия становится самостоятельным
Элитология. Указ. соч.
См., напр.: Соловьев А. И. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи // Полис. 2004. № 2. URL: www.politstudies.ru/ arch/2004/2/12.htm; Третьяков В. Т. Как стать знаменитым журналистом: Курс лекций по теории и практике современной русской журналистики. М.: Ладомир, 2004.
Чадаев А. Классовые враги // Русский Журнал. 2004. 22 декабря. URL: http://old.russ.ru/culture/20041222_cron.htBLLl.
Там же.
URL: http://warwebl.chat.ru/gusin.htm.