Изобретение науки. Новая история научной революции. Дэвид Вуттон
науки или даже на новую социальную роль ученых, а на изменения в культурной значимости классического образования, произошедшие в XIX в., – изменения, не понятые теми историками науки, которые не получили даже зачатков классического образования.
Хотя Коперник, Галилей и Ньютон прекрасно сознавали значимость своих идей и мы с полным правом называем их работы революционными, они никогда открыто не говорили о себе, что «совершают революцию». Даже во времена Ньютона слово «революция» редко использовалось для обозначения широкомасштабных перемен и почти никогда до Славной революции 1688 г., произошедшей через год после публикации его «Начал», причем его применение было ограничено только политическими революциями[51]{65}. Баттерфилд был прав, подчеркивая, что историк должен стремиться к пониманию мира таким, каким его видели люди, жившие в то время[52], однако, как мы уже видели, одного понимания их взглядов недостаточно. Историк должен стать посредником между прошлым и настоящим, найдя язык, который передаст современным читателям убеждения и верования людей, мысливших иначе. Таким образом, вся история предполагает перевод с исходного языка – то есть языка математиков, философов и поэтов XVII в. – на целевой язык, в нашем случае язык начала XXI в.{66} Поэтому историк вполне обоснованно переводит «естественные науки» как «науку», а «физиолога» как «ученого».
Но возможно, дело не только в переводе? Ведь в языке Ньютона не только нет ни одного слова или словосочетания, эквивалентных нашему слову «революция», но и отсутствует само это понятие. Можно утверждать, что культура Ньютона была по сути своей консервативной и традиционалистской и Ньютон не смог бы сформулировать идею революции, даже если бы захотел. В главе 3 мы покажем, что такой подход может быть полезным обобщением для описания культуры эпохи Возрождения и XVII в., однако в ретроспективе мы сталкиваемся с разного рода важными исключениями в разных областях, и именно эти исключения сделали возможной современную науку. Но пока достаточно лишь отметить, что существует слово, которое – по крайней мере, для протестантов – имело коннотацию «революция»; это слово «реформация». Всего за несколько десятилетий, с 1517 по 1555 гг., Лютер и Кальвин радикально изменили доктрины, обряды и социальную роль христианства; они совершили революцию, которая стала причиной ста пятидесяти лет Религиозных войн. Таким образом, научной революции предшествовала еще одна революция – Реформация. Гук в 1665 г. писал, что «главной целью» его самого и других членов Королевского общества была «реформация в философии»{67}. Томас Спрэт, в 1667 г. писавший историю Королевского общества, неоднократно сравнивал реформацию в натурфилософии со случившейся раньше реформацией в религии[53]{68}.
Спрэт признал, что некоторые противники компромиссов в своем неприятии всех аспектов древней учености
Один из первых примеров расширенного применения этого термина можно найти в:
«Настоящее историческое понимание достигается не подчинением прошлого настоящему, а скорее тем, что мы делаем прошлое настоящим и пытаемся увидеть жизнь глазами человека другой эпохи, а не своими… Изучение прошлого, когда, если можно так выразиться, один глаз устремлен в настоящее, является источником всех грехов ложных аргументов истории, начиная с самого простого, анахронизма».
Позже Питер Шоу писал о «глубокой реформации в философии», которая изменила натурфилософию и медицину (