Звенья одной цепи. Вероника Иванова
и бритая голова кивнула: мол, заходи, коли пришел. Вернее, коли успел прийти самостоятельно, а не волоком притащили.
Поговаривали, что многие из Цепи одушевления предпочитали выводить с лица и тела всю возможную растительность, дабы та не мешала творить служебные чудеса, но я все десять лет бытности сопроводителем виделся только с Гирмом, поначалу производившим жутковатое впечатление, а потом ставшим столь же обыденным явлением, как необходимость вставать по утрам в один и тот же час вне зависимости от желаний и ощущений. Гладкая кожа головы диковинкой не была. И среди работного люда, и среди вельмож находились противники пышных шевелюр, зато отсутствие бровей и ресниц придавало Медному звену поистине зловещий и почти нечеловеческий вид, мешая пристальнее вглядеться в остальные черты. Впрочем, кого волновало, красив или уродлив мужчина, день за днем снабжающий всех без исключения сопроводителей орудиями их труда?
– Сколько времени при тебе действовал жезл?
– Почти час.
Гирм хмыкнул, зашел сбоку, положил левую ладонь мне на грудь, правую – на спину и резко надавил, словно собираясь сделать хлопок. Ребра протестующе хрустнули, но остались целы, раскрываясь подобно цветочному бутону и наконец позволяя вдохнуть как следует.
– Сейчас все пройдет.
– Спасибо.
– Было бы за что… Один с жезлом забавлялся? – В руках Медного звена тускло сверкнуло тонкое острое лезвие.
– Нет. Со мной был чинуша из Надзорных.
– Молодой?
– Наоборот.
Гирм скрипуче хихикнул.
То, что Цепи недолюбливали друг друга, не было секретом, но между отдельными Звеньями иногда шли настоящие войны, в которых гибло много нечаянных участников, а я таковым становиться вовсе не жаждал, поэтому сделал вид, что не заметил ехидного смешка, тем более швы сковавшего меня панциря начали расходиться, и только теперь стало понятно: дышать мешал не один лишь клейкий воздух, задержавшийся в легких.
– А ты начинаешь матереть, парень.
Наблюдение, высказанное вскользь, резануло не хуже ножа. Наверное, всегда больно, когда сокровенная тайна становится известна кому-то, кроме тебя самого, но можно пропустить чужие слова мимо ушей, сохраняя спокойствие, а можно вздрогнуть, открыто выказывая свой стыд. И надо признать, второе получилось у меня намного лучше.
– Эй, стой спокойно, а то лезвие сорвется!
Спокойно! Где уж тут быть спокойным, когда будущее висит на волоске? Если Атьен промолчит, то Гирм смолчать не может, ведь ему по чину положено совсем иное.
Бракки, жезлы и прочие хитрые штуки, помогающие сопроводителям исполнять свои обязанности, были только одной стороной монеты, а другая касалась того, что вложено не в наши руки, а в нас самих. Зелья, хранящие от холода и жары, добавляющие зоркости глазам, крепости костям и гибкости связкам, оберегающие наши жизни и жизни тех, у кого мы стоим за плечом. Нас много, а количество капель, которое нужно принять