Отшельник. Ульяна Павловна Соболева
счет, и мне не нравилась ни одна из них. Но больше всего бесила мысль, что я ей противен. Она засела занозой в мозгах и ковыряла меня изнутри. Захотелось узнать, а кто был не противен. Кто вообще касался ее тела и сколько их было. Раньше меня это не волновало никогда. Кого интересует – сколько раз и кто спал на гостиничной кровати, если она красивая. Выглядит идеально и все простыни новые, хрустящие и пахнут цветами? Их можно смять, испачкать и выкинуть в стирку, и назавтра забыть, как называлась эта гостиница. Так вот, мне вдруг стало важно, кто до меня трогал мою игрушку и из какого магазина мне ее привезли.
И третья причина – мне еще никогда не было настолько интересно играть. Я буквально взрывался от ядовитого удовольствия, когда она посылала меня к дьяволу и готова была расцарапать лицо. Я трогал эти царапины и улыбался. Меня захлестывало азартом, желанием измять, испачкать, потрогать изнутри, ставить там свои метки. А перед глазами стояла картина, как она идет впереди, едва ступая на носочках по снегу босыми маленькими ступнями. Стройная, тоненькая в моей рубашке, через которую просвечивает полоска черных трусиков, и эти волосы…. волосы божественны, я мог смотреть на них бесконечно. Они опускались ниже ее колен и раскачивались тяжелой золотой волной при каждом шаге. И эти чулки – один на щиколотке, а второй скрутился под коленом. Образ потрёпанной невинности. У меня зашевелился член, снова вставая, несмотря на то что я только что кончил.
Снова взгляд на экран – ходит туда-сюда по комнате, то закрывает лицо руками, то мечется у окна. Стала у зеркала, вытирает слезы, судорожно вздрагивая. И эти по-детски изогнутые губы… я никогда их не целовал. Своих шлюх. Их рот слишком во многих местах побывал, чтобы удостаиваться поцелуев. Я трогал их губы, я мял их пальцами, засовывал их туда и трахал. Я обожал их иметь и смотреть, как я их имею… но целовать. Я не целовал в губы даже свою жену. Покойную жену. А тут почему-то подумалось, что капризные губы солнечной девочки могут быть сочными и сладкими на вкус. И мне это не понравилось. Вот эти мысли.
Собрала волосы, тяжело дыша, закручивает в узел на макушке, а я снова смотрю на ее грудь под тонкой шерстяной голубой материей платья, выданного ей прислугой. Как у истинного любителя кукол, у меня была для них одежда. Ведь в них интересно играть по-разному. Не только раздевать, но и одевать, чтобы раздеть самыми разными способами. Иногда я больше любил смотреть, как они одеваются, чем как раздеваются.
Голубая ткань четко обрисовывает соски… и я тру палец о палец, вспоминая, какие они острые на ощупь. В паху снова все трещит по швам от болезненного стояка. Пошла в ванну. И я переключил камеры, продолжая наблюдать. Открыла кран и начала тщательно мыть руки. Сильно трет мылом. С остервенением, еще и еще. И меня вскинуло от ледяной ярости – это она после меня. Вот же тварь. Брезгливые мы? А взять деньги она не брезговала? Сучка лицемерная, как и все они. Придумала историю про брата слезливую, как в дешевых мелодрамах. Брат у нее умирает.
Лживая,