На восточном порубежье. Сергей Жук
вторично. Ну а ранней весной по полой воде путешественники сплавлялись до Якутского острога: время в пути отсчитывал уже третий год. Зимовья, хутора, заимки – уже не редкость по сибирским рекам. Повсюду появился скот, возделывается пашня, а где пашня – там и кони. Быстро начала развиваться ямщицкая служба. Зимний извоз – дело прибыльное: из казны кормовые и дорожные денежки выдают исправно. Как лед станет, зазвенят колокольчиками ямщицкие тройки. Надо заметить, что зимняя дорога значительно приятнее и сытнее, и скорость движения быстрее, особенно если сравнить со сплавом вверх по реке, да еще по малой воде на бечеве!
Напомним, что из Москвы Анадырская экспедиция отправилась числом неприметным, и снаряжение было дадено только морское, но после Тобольска все изменилось. Присоединились четыре гренадера и шестеро солдат – то гвардия капитана Павлуцкого. По запросу Шестакова прислали двадцать ссыльных для поселения в новых местах. Людишек Тобольск дал немного, но на припасы не поскупился. Тут тебе и пушки с мортирами, зелье к ним, ядра, судовые снасти, продовольствие, скарб на все случаи хозяйствования, оснащение для всяческих служб и воинских баталий. Экипировались так, что анадырский обоз растянулся на целую версту.
По пути следования он обрастал людьми наподобие снежного кома. Все сибирские города принимали, согласно разнарядке Сената, участие в оснащении экспедиции.
Енисейск и Красноярск дали восемьдесят три человека, Иркутск – двадцать четыре, да на Илиме Шестаков завербовал два десятка крестьян для вспомогательных работ: изготовлять лыжи, нарты, лодки, заготавливать провиант охотой, рыбалкой, сбором грибов и ягод.
К весенней распутице добрались, как и намечали, до Усть-Кута. Из-за многолюдства расселились по всем зимовьям, включая Чечуйский острог. Здесь предстояло провести месяца два, до полой воды, а пока готовили лес и ладили лодки для сплава.
Соскучился Афанасий по родной реке Лене. Вскружила она своей вольницей казаку голову. Решил Афанасий, что пора показать Павлуцкому, кто здесь хозяин; и случай себя ждать долго не заставил.
В составе экспедиции находился некий матрос Василий Петров. Он следовал с Шестаковым от самого Санкт-Петербурга и поначалу исполнял обязанности денщика, но в дальнейшем за расторопность и сообразительность стал правой рукой казачьего головы.
Как-то наблюдая работы на Чечуйском плотбище, казачий голова углядел, что готовые дощаники лежат на берегу в десяток саженей от кромки льда. Оно вроде расстояние приличное, но кто знает, как высоко ныне, в половодье, поднимется своенравная Лена.
Порасспросив местных старожилов, Афанасий решил, что перетащить ладьи подале будет нелишним.
«Береженого и Бог бережет», – подумал голова и кликнул матроса Петрова.
– Ступай, Василий, на плотбище, – велел Афанасий, – и передай мужикам, чтобы готовые ладьи еще саженей на пять от воды к пригорку перетащили. Обильно ныне снегу выпало, не ровен