Сыновья уходят в бой. Алесь Адамович
хотя и сделала из волос большой женский узел на затылке. От узла этого, что ли, но шея у девушки красиво изогнутая. Толя с внезапным удивлением подумал, что вот у мужчин шея бывает длинная, короткая, толстая, тонкая, грязная, чистая. А у них – только красивая. Если не красивая, ее просто не видишь. Да, но какое дело Толе до всего этого? Особенно когда он на посту. А вот ноги и руки у девушки некрасиво длинные. Словно бы навырост. Видно, из этих потом и получаются такие, на которых боишься смотреть.
– Откуда? – спросил Фома.
– Лину, племянницу, в партизаны веду, – весело хмуря такие же угольно-черные, как у его племянницы, брови, говорит Пилатов. – Надоело нам с мамкой, пора немцев выгонять.
– Ай, дя-ядя! – воскликнула девушка. Голос у нее как ледок, только-только закрепший. И вся она как первый ледок – хрупкий, светящийся, звонкий. Все улыбается.
Пилатову снова досталось промеж лопаток от маленькой бледнолицей женщины с насмешливыми серыми глазами.
А у племянницы глаза тоже серые, радужно-серые под черными бровями. До чего же все в ней замечаешь! И не можешь не замечать, как не можешь, проснувшись утром, не подумать: ага – утро!
Пилатов, поводя лопатками, сообщает восторженно:
– Вот так – всю дорогу. Со дня свадьбы. Женись, хлопцы.
– Протасовичи громили, – с удовольствием сообщает Ефимов.
К Толе снова вернулось тревожное чувство ожидания. Он уже почти недружелюбно смотрит на новенькую. Ну, пришла, так проходи, не до тебя.
– Идем, болтун, – наконец потянула жена за рукав Пилатова.
– Пускай девушка отдохнет тут, скоро солнышко выглянет – Железня заглянет.
Очень дипломатично Фома не разрешил новенькой пройти в лагерь без караульного начальника. Фома как-то странно оживился, правый, слегка косящий глаз особенно беспокойный. Гостеприимно указал на край окопа:
– Садитесь у нас. Так вы – Лина?
– Ли-ина, – протянула девушка. Ее сегодня все радует, даже собственное имя.
– Вот сюда, – приглашает Фома. Это почти на спину Толе.
– Ну что ж ты, Толя, хоть веточку подложь.
Что с Фомой делается? Пляшет, как медведь, которого подпоили. А та, длинноногая, в туфлях на босу ногу (тапочки бы еще надела в партизаны) стоит прямо над Толей и ждет чего-то. Красней еще из-за нее.
– Ох, молодежь, – глухо басит Фома и берет из-под ног несколько еловых лапок.
Девушка вдруг зевнула. Э, дома, видно, только в эту пору глаза открывала. Смутилась, ойкнув, прикрыла рот ладошкой.
– Ох и ручки, такой ротик, а не прикроешь! – удивился Фома.
Девушка еще раз ойкнула. Ну, раз такой мастер на комплименты, сам и занимайся! А Толя на посту.
– Железня, – притворно испугался Фома, – смирно, форма парадная.
С Железней пришла смена. Сойдя с поста, Фома забасил в полный голос:
– А скажи, Железня, почему на тебя девушки смотреть не могут? Ну и личико у тебя – одни углы, как на броневике. Глаз рикошетит.
Девушка умоляюще