Люди черного дракона. Алексей Винокуров
извергались мощно, толчками, словно дракон вышел из недр реки:
– Аз есмь Господь Бог твой, изведый тя от земли Египетския, от дому работы: да не будут тебе бози иные разве Мене! Не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им! Узнаешь ли эти слова, негодный еврей?!
Конечно, Соломон узнавал эти слова, ибо они запечатлены были в Торе, хоть и на другом языке. Но какая, скажите, связь между будущим сыном и каким-то там кумиром, о котором Соломон никогда даже не думал? И зачем отец Михаил говорит все это Соломону? И, между нами говоря, что вообще может понимать русский поп в еврейской правде?
Думая так, Соломон молча повернулся и ушел в свой дом – а попы пусть проповедуют гоям, на то они и на свет родились.
Когда спустя час Соломон вышел во двор, отца Михаила уже не было в обозримом пространстве. Не было и голема. Вместо него на земле лежала истоптанная и оскверненная куча глины. Соломон присел перед ней, потрогал, влажную, пальцем и покачал головой.
– Вейзмир, – проговорил он печально, – опять мою жизнь решают все кто угодно, кроме меня.
Но если бы нужно было сдаваться на милость каждого попа, тогда и жить бы не стоило. Вот и Соломон тоже не сдался. Он сделал сарай и перенес глину туда и снова стал лепить себе сына. Прошло нужное количество времени, полное таинственного делания, – и голем снова лежал перед ним, словно и не было на свете отца Михаила с его тяжелыми сапогами и цитатами из Торы.
Голем этот был всем хорош, кроме одного – был он мертв, как простой глиняный кукиш.
Всем известно обыкновение простых людей. Эти люди, если что-то у них не удалось, не выбрасывают неудачное на помойку. Они прячут такую вещь в погреб в надежде, что когда-нибудь она им пригодится или, по крайности, можно будет ее кому-нибудь всучить за небольшие деньги.
Но не таков был Соломон. Он не мелочился по мелочам и по большому счету тоже. Голем не вышел – Соломон сломал его со всем дерзновением и вылепил нового. Потом еще и еще… Големы, появляясь один за другим, глухо мертвели во дворе под светом равнодушных звезд. Как ни силился Соломон, ни один из них не открыл глаз и даже воздуха не испортил.
Возможно, учение каббалы было неверным учением и големы не обязаны были оживать? Но как же в таком случае быть с пражским махаралем Левом бен Бецалелем, который все-таки оживил глиняного человека? А если вам уже и махараль не ребе, то что вы скажете про еврейского бога Яхве, создавшего прародителя Адама из того же самого материала? Нет, говорите, что хотите, но дело было не в каббале.
Тогда, может быть, дело было в Соломоне? Может, он работал с недостаточным тщанием или, напротив, с лишней горячностью? Он просчитался в астрологических исчислениях или извергал из пылающего своего сердца не те, что следовало, заклинания? Причин могла быть тысяча, а следствие выходило одно – големы получались у Соломона неправильные, никуда не годные. Он ломал их и снова