Принц Зазеркалья. А. Г. Говард
создания. Даже если его сила вызывает беспокойство среди заключенных и тревожит папиных родственников, по крайней мере, благодаря магии Морфей жив.
Он разворачивается, чтобы уйти, и гладит на ходу крылья трости.
Я пытаюсь отлепить волшебный шелк от лица и рук, но он липнет к потной коже. Я прижимаю ладони к бокам и сосредотачиваюсь на своей одежде. Может быть, если я отчетливо представлю, что на мне надето под комбинезоном, это отменит действие магии, которая делает меня невидимой.
– Морфей, подожди!
Мой голос звучит слабо, не громче шепота. Но Морфей останавливается.
Тишина… Он делает резкий вдох. Пепел сыплется у него из-под ног, когда он разворачивается. Я протягиваю к нему руку – прозрачную, чуть различимую.
– Кто здесь? – прищурившись, спрашивает Морфей.
Кто-то сзади хватает меня за плечо. Я его чувствую, но не вижу.
– Элли, – доносится папин шепот. – Не показывайся.
Я стискиваю руку папы в ответ, радуясь, что он цел. Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, мир вокруг дрожит и рассыпается, как фрагменты головоломки. В мгновение ока земля сдвигается и трескается. Из трещин ручейками течет вода. Бьют крошечные гейзеры размером с питьевой фонтанчик.
Деревья, холм, Морфей, мы с папой – всё оказывается на отдельных маленьких островах.
– Черт, – бормочет Морфей, низко опустив раскинутые крылья, чтобы удержать равновесие на клочке земли под ногами.
Он поднимает лицо к небу, которое темнеет и делается серым.
– Что, правда? – кричит он в никуда. – Гейзеры? Это вы так шутите?
Я придвигаюсь к папе, балансируя на нашем собственном островке, и пытаюсь понять смысл слов Морфея. Вдруг над головой раздается механическое жужжание, и появляется стая гигантских птиц. Вместо крыльев у них кружевные зонтики с ярким цветочным узором. Они вращаются, удерживая птиц в воздухе. Эти существа похожи на чудовищных Мэри Поппинс в полете. Зонтики, снижаясь, складываются, и птицы плюхаются в воду. Обжигающе горячие брызги проникают сквозь мой волшебный комбинезон и одежду.
Большинство птиц бросают зонтики и хватаются клювами за землю, чтобы выволочь из воды свои дымящиеся, покрытые перьями тела. Некоторые тащат зонтики с собой.
Одни напоминают уток, другие орлят и морских ястребов, но все они чудовищно искажены: тела у них, как у горилл, с четырьмя мохнатыми руками и двумя парами крыльев. Спины изогнуты и скрючены, так что на ходу они хромают.
Папа притягивает меня к себе. Наш плавучий островок колеблется, когда мимо ковыляют три птицы на длинных, как у страуса, ногах. От запаха мокрых ошпаренных перьев мне становится дурно. Что-то подсказывает, что птицы не заметили бы нас, даже если бы мы были видимы, потому что их взгляды устремлены на Морфея.
Он не двигается с места, когда семь птиц преодолевают рвы с водой и окружают его, щелкая бритвенно-острыми клювами. Еще пять карабкаются на холм, где прячутся каменные омары.
– Ох, ох, – говорит Морфей и сладко улыбается. – Кого