Фриленды. Джон Голсуорси
Но эта и правда самая лучшая.
– Морда у нее умная.
– У нее есть душа, – сказал Тод. – Цыган клялся, что он ее не украл, но это неправда.
– А ты разве всегда знаешь, когда люди говорят неправду?
– Да.
Услышав такое чудовищное заявление от любого другого, Феликс непременно улыбнулся бы, но так как это был Тод, он только спросил:
– Откуда?
– Когда люди говорят неправду, они всегда смотрят тебе в лицо, но взгляд у них неподвижный.
– У некоторых это бывает, когда они говорят правду.
– Да, но когда они лгут, ты видишь, как они стараются, чтобы взгляд у них не блуждал. Собака не смотрит тебе в глаза, когда хочет что-то скрыть, а человек смотрит слишком пристально. Послушай!
Феликс прислушался, но ничего не услышал.
– Крапивник! – И, сложив трубочкой губы, Тод издал какой-то звук. Смотри!
Феликс увидел на ветке яблони крошечную коричневую птичку с острым клювиком и вздернутым хвостиком. И подумал: "Тод неисправим!"
– У этого малыша тут рядом, за нашей спиной, гнездо, – тихо сказал Тод. Он снова издал тот же звук. Феликс увидел, как птичка с необычайным любопытством повернула голову и дважды подпрыгнула на ветке.
– А вот самочку никак не могу этому научить, – прошептал Тод.
Феликс положил руку брату на плечо, – ну и плечи!
– Да-да, – сказал он, – но послушай, старина, мне действительно надо с тобой поговорить.
Тод помотал головой.
– Подожди ее, – сказал он.
Феликс стал ждать. Тод становится совсем чудаком, ведя уже много лет такую странную, отшельническую жизнь, наедине со взбалмошной женой: ничего не читает, никого не видит, кроме бродяг, животных и крестьян. Но почему-то, сидя здесь, на поваленном дереве, рядом со своим чудаковатым братом, Феликс испытывал необычное ощущение покоя. Может быть, потому, что день был такой ясный, благоуханный, солнечные зайчики зажигали яблоневый цвет, а кругом росли анемоны и кислица, и в синем небе над полями плыли невообразимой белизны облака. Ухо его ловило малейшие звуки, которые здесь, в саду, были полны особого значения и странной глубины, будто слышишь их впервые. Тод, глядевший на небо, вдруг спросил:
– Есть хочешь?
И Феликс вспомнил, что тут не едят по часам, а, проголодавшись, идут в кухню, где в очаге всегда пылает огонь, и либо подогревают кофе и овсянку приготовленную раньше – и едят ее вместе с вареными яйцами, печеной картошкой и яблоками, либо закусывают хлебом с сыром, вареньем, медом, сливками, помидорами, маслом, орехами и фруктами, – все это всегда стоит на столе, прикрытое кисеей; он вспомнил также, что все они сами моют после себя миски, тарелки и ложки, а поев, выходят, во двор и пьют студеную воду из колодца. Странный образ жизни, дьявольски неудобный, – они, почти как китайцы, делают все иначе, чем принято у нас.
– Нет, – сказал он. – Не хочу.
– А я хочу. Вот она.
Феликс почувствовал, как у него забилось сердце, – не одна Клара боялась этой женщины. Она шла по саду с собакой – да, поразительная у нее внешность, просто