Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!. Дмитрий Драгилев
к числу самых модных джазовых виртуозов. Он был «мещанином во дворянстве», «буржуа среди аристократов». В ночных клубах, где тусовались самые богатые люди Польши, Рознер блистал в головокружительных композициях из репертуара американского трубача Гарри Джеймса. Трудно сказать, как развивались бы отношения влюбленных в дальнейшем, если бы не вторжение вермахта.
Варшава, сентябрь 1939
Рут Каминска:
Я сжалась под роялем, дрожа в объятьях Эдди. Завывание, шипение и взрывы бомб стихли, и мне хотелось только спать. Затем одна, последняя, запоздавшая бомба разорвалась где-то прямо над нами. Я подпрыгнула, ударившись головой о рояль.
«Мама, мама!» – кричала я, в то время как обломки потолка сыпались на нас, а мелкая пыль клубилась в заброшенном ночном клубе, в котором мы нашли укрытие.
«Мама, Мел, вы живы?»
«Всё в порядке, дети, – как всегда спокойно сказала мама из-за большого барабана, находившегося на другом конце комнаты. – Спите».
Мамой моей была Ида Каминская, прекрасная в свои тридцать восемь лет женщина, всемирно известная актриса и режиссер Еврейского художественного театра в Варшаве. Мел – Мейер Мельман, ведущий актер маминого театра и ее муж, Эдди – человек, которого я любила. А я была актрисой маминой труппы с левацкими политическими взглядами, столь присущими девятнадцатилетней идеалистке.
«Дети», – обратилась к нам мама. (Теперь уже никто не возражал против моих взаимоотношений с Эдди.)
Я улыбнулась при мысли о том, что кто-то будет сейчас возражать против хоть чего-либо. В этот момент самое главное было остаться в живых. Несколько недель назад важным казалось совсем иное… Все его достоинства не производили никакого впечатления на маму. Я была единственным ребенком и, следовательно, центром ее внимания. Она всегда ждала того, кого сочла бы наиболее достойным меня…
Впервые в жизни я столкнулась с серьезным личным конфликтом. Я слишком любила свою семью, чтобы позволить себе обидеть моих близких, и все же я хотела быть с Эдди, даже если бы настал конец света. И вот теперь я оказалась в объятьях Эдди и конец света наступал…
День за днем Варшава подвергалась обстрелу. Ночные воздушные бомбардировки начинались с зажигательных бомб, которые вызывали пожары во всем городе. Все, что могло сгореть, сгорело. Острая пелена дыма висела в воздухе. Наша квартира на шестом этаже была разрушена в первые же дни, и мы кочевали от одних друзей к другим в поисках компании и жилья…
…В тот вечер Эдди провел нас по горящим улицам к ночному клубу «Эспланада», где раньше иногда играл его оркестр. Клуб располагался в подвале пока еще уцелевшего здания.
Вот так Эдди и я оказались под роялем, а мама и Мел – за большой ударной установкой… Через несколько часов многие присоединились к нам, располагаясь за баром и в кулисах сцены.
По мере того как другие здания разрушались или сгорали, друзья и актеры маминого театра, а также музыканты Эдди перебирались сюда. Даже мой