Пустыня. Ярослав Двуреков
тебя найти и потерять, если бы оказалось, что ты – это не ты. Я искал, но не тебя, а отблески, отзвуки той, моей нереальной Татьяны… Вот так, всю жизнь, до этой минуты… – я обозначил коду.
– А теперь? Нашёл? Или потерял? Не разочаровался?
– Нет. Я просто зря терял время. Не нужно было искать тебя в других. Нужно было искать тебя среди других.
– Я соответствую твоему идеалу?
– Да. Во многом – да. Но я не хочу говорить о каком-либо соответствии, ты – живой человек, и ты мне нравишься такая, как есть. А идеал, как стрелка компаса, как звезда, указывает путь и ведёт за горизонт. Быть совершенством, наверное, очень тяжело и к тому же скучно. Кроме того, определение идеала всегда внешнее, и соответствие представлениям другого требует сил и ограничивает свободу. По мне, важнее быть собой. Совпадение с ожиданиями другого пусть будет счастливой случайностью, а не сознательным усилием. Это не роль, которую ты выбираешь из многих, ориентируясь больше на рейтинг, чем на собственное душевное устройство. Воплощение или обретение идеального дарует восторг достижения цели, а дальше? Остановиться и, не дыша, сохранять достигнутое?
Татьяна внимательно слушала но, по-моему, ожидала получить более простой и откровенный ответ.
– Будем есть? – Татьяна взяла приборы. – И пить!
– А ты о себе или обо мне не хочешь рассказать? – я подумал, что наговорил достаточно, и могу рассчитывать на ответную любезность.
– Хочу. Но сейчас не готова. У тебя же было время подумать, а у меня – нет.
– То есть тебе нужно сходить в библиотеку, написать развёрнутый план?
Она подняла бокал, и, чтобы не отвечать, стала медленно потягивать вино, то отстраняясь, то припадая сжатыми губами к тонкому стеклу. Я в ответ пожал плечами: как хочешь. Возникло неясное напряжение. Меня будто по носу щёлкнули.
– Мне нужно понять, и в первую очередь себя. Мы с тобой знакомы совсем недавно, без году неделя, как говорит моя мама. То, что ты так долго обо мне думал, и то, что ты думал обо мне, это… это очень важно. Но… Ты думал не обо мне. Точнее, это была не я. Это была просто картинка, иллюстрация к твоему высокому идеалу, а картинки и слова сказки в книжках вписаны всегда разной рукой, – Татьяна говорила спокойно, медленно, уверенно, не подбирая слова, как будто всё это заранее обдумано и развёрнутый план давно написан. – Не знаю, насколько я соответствую или буду совпадать с взлелеянным тобой образом. Насколько смогу? Насколько захочу? Твоя Татьяна Шустова – это, как бы сказать, ожидания, представления о том, какой должна быть твоя Прекрасная Дама, а не наоборот…
Слово «мама» обозначило неуверенность и замену собственного опыта мамиными наставлениями? А порыв ехать ко мне? Да ещё прихватив шампанского? Вряд ли подобает Прекрасной Даме… Я подумал, что не надо спешить, успеется. Созданный невероятно давно романтический идеал, о котором откровенно рассказать я постеснялся даже его прототипу, краски и блеск которого освежило безупречное бургундское, требовал другого сценария.
– Ты не веришь в любовь