Восьмой смертный грех. Антон Леонтьев
ж, видимо, для этого действительно пришло время. Мысль о том, чтобы разрубить гордиев узел кошмарных обстоятельств таким незатейливым способом, пришла ко мне в тот момент, когда я всматривался в собственное отражение, находясь в пентхаузе самого роскошного отеля княжества Бертранского.
– Ну что, старый дурень, теперь-то ты понимаешь, что жизнь твоя закончилась, – спросил я сам у себя. Отражение предпочло промолчать. Я провел пальцами по своему лицу. Боже, неужели с тех пор, как мне было двадцать, прошло больше сорока лет? Да нет же, почти пятьдесят! В прошлом месяце мне исполнилось шестьдесят восемь.
Я всмотрелся в свое отражение. Старость – это остров, окруженный смертью. Ведь когда-то я был красив, более того, я переспал почти со всеми наиболее желанными женщинами мира. С теми во всяком случае, которые блистали в голливудских фильмах.
Серая, морщинистая кожа, узкие красные глаза, резкие морщины, седина, уступающая место обширной лысине. А фигура? Когда-то идеальная, сейчас она напоминала мешок картошки – вот он, результат постоянных излишеств и пороков!
Но, несмотря на неизбежные проявления старости, женщины по-прежнему ценят во мне непонятный магнетизм и животную сексуальность. Они закрывают глаза на мой возраст, на то, что я давно из героя-любовника перешел в разряд пародийных фигур. Только несколько месяцев назад мое имя было в списке трех наиболее сексуальных и привлекательных мужчин-актеров. Двое других – Брэд Питт и Джордж Клуни – годятся мне по возрасту если и не во внуки, то уж точно в сыновья. И что же такого нашли во мне женщины? Во мне, Кирилле Терце, шестидесяти восьми лет от роду, обладателе трех «Оскаров» за лучшую мужскую роль?
В тот вечер, ужаснувшись своему отражению, я разбил зеркало бутылкой, которую держал в руке. Бутылка – вот моя единственная подружка уже многие годы. Вот и тогда я мешал виски «Джон Уокер» с рисовой водкой и запивал все это пенистым шампанским.
Мои бабка с дедом прибыли в Америку из России вскоре после революции. Точнее, из Грузии. Ведь я – потомок княжеского рода, моя полная фамилия – Терцишвили, однако Терц лучше звучит для американского уха. Бабка и дед так и не смогли приспособиться к жизни за океаном, от их семейного состояния моему отцу ничего не перепало. Впрочем, дед, кажется, промотал это состояние еще до того, как к власти в России пришли большевики.
Дед и бабка умерли вскоре после того, как осели в Нью-Йорке. Мой отец по счастливой случайности попал в добрые руки, его приемные родители были фермерами из Кентукки. Им требовались рабочие руки. Отец, грузинский князь, стал работником на кукурузных и пшеничных плантациях. Там он и познакомился с моей матерью, которая происходила из ирландской семьи.
Добрые фермеры, которые дали отцу незатейливую фамилию Джексон, стали жертвами Великой депрессии, разорились, папочке пришлось из деревни снова отправляться в город. Мама, в то время несовершеннолетняя, последовала за ним сначала в Чикаго, а потом на Восточное побережье. На свет я появился в Нью-Йорке, городе, куда когда-то прибыли мои