Падение «Вавилона». Андрей Молчанов
в сопровождении унылой нотации своей близкой родственницы я шагал по пыльной теплой дороге к электричке, с позором изгнанный из пионерского рая.
Кстати, на прощание, сверкая стальным зубом, старуха сказала тете буквально следующее:
– Мальчик казался замкнутым. Но внезапно раскрылся всем букетом капиталистического порока. Как член выездной комиссии при парткоме я получила серьезный урок.
Что такое выездная комиссия, я еще не представлял. Я просто брел по белесой утрамбованной пыли проселка, наступая на пятки своей долговязой тени, чувствуя себя униженным и ограбленным, и на глупую нотацию тети не реагировал.
Страшно было жаль майки со справедливой надписью, очень хотелось, чтобы рядом оказался Джон. Уж он-то наверняка бы мне посочувствовал и логику сумасшедшей карги также наверняка бы не уяснил, но вот увижу ли я когда-нибудь дружка Джона? Вырвусь ли когда-либо к нему?
Этот внезапно возникший вопрос наполнил меня ужасом.
– Тетя! – проникновенно обратился я к родственнице. – Пожалуйста! Ничего не говори папе и маме! Пожалуйста!
Тетка прервала бормотание нотации, невольно замедлив шаг. Видимо, в голосе моем сквозило такое отчаяние и искренность, что она хмуро пообещала:
– Ладно, шагай уж… Капиталист сопливый. Я-то не скажу, как бы вот по другим каналам…
Другие каналы, как понимаю, сочли данный инцидент несущественным для своей глубины и ширины, а потому уже через пару недель об ужасах советских детских лагерей я рассказывал, сидя верхом на баскетбольном мяче на краю любимой спортплощадки, дружку Джону, недоверчиво щуря глаз, на меня взирающему.
– Если они не делают бизнес, на что же они живут? – произнес в итоге Джон.
– Они на вэлфере[1], – объяснил я. – И потому не могут его делать. Таков закон.
– Вся страна на вэлфере?
– В общем, да, – сказал я.
– Тогда Россия очень богатая страна, – сказал Джон задумчиво.
– Ну… так, – сказал я, уясняя, что возвращаться в эту богатую страну повторно не жажду.
Однако пришлось.
Мои детские тревоги, связанные с возвращением в СССР, были практически полностью развеяны лживыми посулами родителей о скором и неизбежном возвращении в Америку. Скорее всего, звучали такие уверения из-за боязни, как бы я не выкинул какой-либо фортель, ибо папа Джона, полицейский офицер, доходчиво объяснил мне, что Штаты – моя родина, из них меня никто пушкой не вышибет и, если будет на то моя добрая воля, он мгновенно возьмет на себя оформление опекунства.
Малолетний наивный дурак, я изложил все его слова за семейным вечерним чаем, отчего папаню едва не хватил кондратий. Он поперхнулся своим джином и долго рыгал в ванной, а моя непьющая мамочка, чье лицо приобрело оттенок сирени, судорожно папин стакан опорожнила и понесла такую истерико-патриотическую галиматью, подкрепляемую для пущей убедительности подзатыльниками, что истину «язык мой – враг мой» я усвоил в тот вечер как пожизненную прививку от пустой
Социальное пособие (