Падение «Вавилона». Андрей Молчанов
через две недели своего пребывания в качестве курсанта я вспоминал как санаторий.
Нет, никаких целенаправленных издевательств со стороны командиров ни мне, ни моим сокурсникам испытать не пришлось. Относились к нам ровно и без каких-либо эмоций, как к дрессируемым конвойным овчаркам. Грамотно исполнил команду – молодец, плохо – будьте любезны, нарядик на всю ночь до рассвета. А в нарядике если и давалось время на роздых, то исчислялось оно буквально секундами.
В шесть часов утра без гимнастерок, в одних нательных рубахах, невзирая на январский мороз, нас выгоняли на кросс протяженностью в три километра, потом следовала основательная физзарядка, скорый завтрак и развод по учебным классам, где нам объяснялись все возможные способы побегов из тюрем и зон, методы противодействия таким способам, преподавалась последовательность оперативно-розыскных мероприятий в тех случаях, когда побег все-таки произошел, открывались секреты устройства специальных техсредств, и за час до обеда занятия завершались, после чего, от души намаршировавшись по плацу, мы шли в столовку, а из нее – снова в учебные классы. До ужина, как правило, мы успевали совершить марш-бросочек с полной выкладкой, почистить оружие и после без ног свалиться в койку по самой желанной команде «отбой».
Провинившихся или же схвативших на занятиях «неуд» сослуживцы провожали в ночной наряд, как отправляющихся на страшную пытку, ибо после каторжного черного труда на протяжении всей ночи штрафникам предстояло ровно в шесть часов утра присутствовать на зарядке и умудриться затем ни в коем случае даже носом не клюнуть на уроках, иначе автоматически обеспечивался наряд и в следующую ночную смену.
Я, слабо соображавший в технических дисциплинах, вскоре досконально изучил все тонкости бессонных мытарств. Спасибо моему спортивному прошлому! Не будь его – закалившего мое тело и, не постесняюсь сказать, волю, даже не знаю, как бы я выдержал такую муку.
Правда, существовала в школе и определенная свобода выбора между продолжением учебы и ее досрочным прекращением. Те, кто не желал платить сегодняшнюю высокую цену за будущие сержантские лычки и привилегированное положение инструктора, могли подать рапорт и отправиться в конвойную солдатчину, однако заранее оговаривалось: малодушных, не оправдавших надежды своего полкового начальства ждет продолжение службы в таких условиях, в сравнении с которыми наша школа – дом отдыха.
Так что желающих сделать свой выбор в пользу солдатчины среди моих сокурсников не было. Мы дружно и отчаянно претерпевали все тяготы курсантского бытия, находя изощреннейшие методы иной раз и сачкануть как на занятиях, так и в нарядах.
Воскресным свободным – ха-ха! – днем, выметая снежок с плаца с одним из своих товарищей по несчастью совместной службы, услышал я от него следующее:
– Слушай, меня этот концлагерь достал…
– Ты не оригинален, – хмуро заметил я, орудуя метлой.
– Хотя бы недельку перерыва… Хотя бы день! Я, дурак, из Магадана в Москву рвался, как… в рай небесный! А