Отцовский штурвал (сборник). Валерий Хайрюзов
с меня, с моего рождения, что до этого ничего не было. А вот посмотрю на свой самолет и начинаю понимать, сколько веков прошло, сколько усилий было затрачено, прежде чем появился этот аппарат. Пройдет еще несколько десятков лет, и уже другие самолеты будут, и другие люди поведут их. Но все равно, наш опыт, наши аварии помогут им летать лучше и выше.
29 июня. Неужели все в жизни спланировано заранее? Так почему мне никто не объяснил, зачем я появился на свет и зачем сижу здесь?
Все надо вытерпеть и выбраться отсюда. Я еще нужен. Особенно сейчас, когда в воздухе пахнет порохом. Эта мысль сохраняет мне силы. Интересно, кем будут мои дети? Ведь я почти не помню своих родителей. Отец погиб в Гражданскую, мать умерла от тифа. Вот детдом хорошо помню. От отчаяния до надежды один шаг, даже меньше. Я балансирую как раз на этой призрачной полоске. Ничего, выкарабкаюсь. Где наша не пропадала.
30 июня. Сегодня вдруг вспомнил, как я попал в летное училище. Мы с Павлом тогда в кавалерии служили. Приехало как-то начальство, нас построили. Кто, говорят, желает в авиацию, два шага вперед. Видимо, считали, что между конем и самолетом большой разницы нет. Мы с Павлом переглянулись и вышли. Все просто, всего два шага. Был кавалеристом, стал летчиком, а вот теперь еще робинзоном. Никудышным, правда. Для бывалого человека тайга, говорят, мать родная. Для нас – мачеха. Сил уже почти нет.
1 июля. У меня, кажется, гангрена. Я боюсь в этом сознаться самому себе. Отнимут ногу, я уже не летчик. А это все.
СЕРГЕЙ ЖИГУНОВ В СЕМЬЕ ПОГОДИНЫХ
Прошло одиннадцать лет. У Погодиных четверо детей, и все они уже школьники. Сережка идет в пятый класс, в новую школу. Для Анны новые заботы. Шутка ли сказать, отправить сразу такую ораву! Всех одеть, обуть надо.
Сберегла она для такого случая немного денег. Самой в город ехать некогда, послала за покупками мужа. Погодин охотно согласился, ему как раз нужно было на барахолку: задумал он баян собрать. Где-то достал полуразбитый корпус, выточил клавиши, склеил прохудившиеся меха. Оставалось дело за планками. Алюминиевые, собранные из отдельных пластин, он забраковал сразу. Ему нужны цельные, латунные, весь секрет в них, тогда голос у баяна выходил особенно звонкий – на всю улицу.
Встав пораньше, Погодин принялся было искать палочку, чтобы измерить Сережкину ступню, но потом, поразмыслив, махнул на свою затею рукой:
– Мать, – громко сказал он, – лучше я его с собой возьму, а то опять не тот размер куплю.
Сережка, делавший вид, что спит, соскочил с кровати, торопливо натянул штаны.
Анна заставила его выпить кружку молока, достала деньги, засунула их Сережке в карман.
– Смотри не потеряй, – застегивая карман булавкой, сказала она. Оглянувшись на мужа, хмуро добавила: – Так вернее, ты у меня из доверия вышел: увидишь какую-нибудь железяку – про все забудешь.
Погодин помалкивал, нетерпеливо посматривал на часы, боялся опоздать на автобус. И, как это часто бывает, им не хватило одной минуты. Едва они вышли на улицу, за