Отцовский штурвал (сборник). Валерий Хайрюзов
примета, – сказал кто-то из провожающих. – Дождь при солнце.
Проверив загрузку самолета, Жигунов подозвал к себе Худоревского.
– Опять ты, Михаил, за свое. Что на сей раз везешь?
– Так на Север летим, Павел Михайлович, – заюлил Худоревский. – Кто его знает, когда обратно сюда попадем. Вдруг цинга начнется, а у нас все свое: захотел лучку, чесночку – пожалуйста, ешь сколько хочешь. Да и заказывали мне.
Михаил приехал в гидроаэропорт раньше всех, сгрузил с телеги три мешка с чесноком, сунул извозчику «красненькую» и по-быстрому, пока не приехало начальство, перетаскал свой груз в самолет.
– Знаю я твой Север, – усмехнулся Жигунов. – Здесь чесноку на весь район.
– У нашего Миши размах как у настоящего коммерсанта, – заглянул в кабину Глухарев. – Будь его воля, он бы весь самолет мешками загрузил.
Худоревский расстегнул тугие крючки кителя, набычившись, повернулся к Глухареву:
– Ты, Дима, рассуждаешь как враг народа. Я, можно сказать, государственное дело делаю. Мне люди за это только спасибо говорят.
– Чтоб это, Михаил, было в последний раз, – вздохнув, примирительно сказал Жигунов. – Перегрузил самолет.
Подошедший катер утянул самолет вверх по течению к новому ангарскому мосту. В сторону города пополз синий шлейф дыма, и самолет пошел на взлет. Обычно самолеты отрывались у первого поворота напротив польского костела. Но на этот раз он почему-то не отрывался, подняв водные усы, мчался дальше. Поравнявшись с монастырем, самолет вдруг подпрыгнул, встал на дыбы, черкнул крылом воду. Рыкнул напоследок двигатель – все смолкло.
На берегу засуетились, столкнули на воду лодки. К месту происшествия поспешил катер. Успели спасти только троих: Худоревского, Глухарева и Сережу, сына Жигуновых. Спас их бакенщик Косачев, первым подоспевший на лодке от острова. Глухарев, почти захлебываясь, держал на руках Сережу. Валентину поймали в тот же день, чуть ниже поселка Жилкино за нефтебазой, а вот Жигунова вытащили вместе с самолетом, у него была разбита голова. Самолет налетел на полузатонувшее бревно, которое вынесло из Иркута. Оно пробило днище, застряло в кабине. Самолет подняли со дна, отбуксировали на остров и, так как восстановить его было невозможно, оттащили на свалку в песчаный карьер.
На похоронах народу было немного, уже второй день шла война. Собрались самые близкие: летчики, техники, жители соседних улиц. День выдался пасмурный, шел дождь. Со стен монастыря хмуро смотрели лики святых, пахло краской, пихтой, полевыми цветами.
– И надо же так, сразу оба, отец и мать, – шелестел в толпе разговор. – Ребенок сиротой остался.
– Что верно, то верно. А у Сапрыкина сразу двое сирот, и сама, говорят, больна.
– Про Сапрыкина помолчи, – обрезала Анна Погодина. – Может, еще найдутся. В тридцать седьмом вот так же летчики потерялись. Через два месяца нашли. Ничего, живы, только исхудали сильно. Дай бог, и этих найдут.
– Да