Запретный мир. Александр Громов
не говоря уже о валенках и телогрейке, но он решил не обращать внимания на подобные мелочи. Правда, ноги чувствовали себя не слишком уютно, а мокрая телогрейка с выдранным клоком висела на плечах, как верига. Ушанку пришлось нести в руке, свободной от лома.
Обойдя осыпь, Витюня нашел более удобный подъем и минут через десять уже стоял на вершине горушки, обозревая окружающую местность в просветы между стволами сосен. Изумленному взору открылась панорама решительно безлюдная. Поросшие лесом горы и холмы без каких-либо признаков человеческого жилья, куда ни кинь взгляд, – это, в сущности, еще полбеды. Гораздо хуже, что Витюня, никогда не жаловавшийся на слабое зрение, сколько ни вглядывался, нигде не сумел различить ни одной дороги, ни одной мачты ЛЭП, не говоря уже о какой-нибудь заметной за десятки километров коптящей трубе! И воздух – воздух здесь был упоительный, кристальной свежести, черт бы ее побрал. А люди? Люди-то где?.. Нет, один встретился, но и тот был ненормальный…
Ненормальный или нет – люди здесь есть. А коли так, надо их найти.
Спустившись, Витюня двинулся берегом реки вниз по течению. Мысль работала так, как ей не приходилось работать и на зачете у доцента Колобанова. Временами Витюня зачерпывал горстью воду, студил лоб и укреплялся в принятом решении. Разумеется, это была правильная идея – пойти вдоль реки. Где реки, там и мосты, а где мосты, там дороги. Шоссейные или железные – все равно. А где дороги, там… Некоторое время Витюня не мог сформулировать продолжение логической прямой. Да… Где дороги – там транспорт. И еще эти… населенные пункты. А где есть населенные пункты, там, может быть, удастся получить ответ на вопрос: как его сюда занесло?
Довязав до конца логическую цепочку и просветлев лицом, Витюня принялся насвистывать, на ходу отгибая ломом ветки ольховника, норовящие хлестнуть по лицу. В зарослях по-весеннему оголтело свистели птицы неизвестных Витюне пород, предположительно соловьи. Путь, признаться, был довольно-таки неудобен: приходилось то ломиться сквозь чащобы, то карабкаться по прибрежным кручам, то перепрыгивать через ручьи, а иные притоки переходить вброд, всякий раз разуваясь и закатывая штаны. Затем горушки по берегам стали пониже, лес на них погуще, а вдоль берега пошла удобная песчано-галечная полоса. На ней-то Витюня остановился, озадаченный, и почесал ломом за ухом.
Не более чем шагах в ста впереди, на весело шумящем галечном перекате, посередине реки стоял по брюхо в воде здоровенный бурый медведь и, как видно, выжидал неосторожную рыбу.
Бред…
На всякий случай Витюня попятился. Остро захотелось ущипнуть себя, но уже и без щипков стало ясно, что это не сон и не наваждение, а натуральный хищник. И когда зверь вдруг посмотрел в сторону Витюни, помотал башкой и рявкнул, на миг заглушив шум переката, Витюня начал отступать, держа лом наперевес, как копье, и жалея, что торец примитивного орудия не заточен до копейной остроты. Ладно… Кинется – получит по лбу. Можно ли убить медведя ударом лома по черепу? Витюня не знал.
Медведь не напал.