Точки непостижимого. Современный рассказ. Коллектив авторов
нашу последнюю зимнюю встречу? Мы шли с тобою тротуаром. На перекрёстке затихли машины. Скрипел под подошвами свежий и хрусткий январский снег. И в этот миг хлынула близкая и яркая волна воспоминаний – воспоминаний августовского утра. Красный свет светофора – как красный диск солнца, красный свет пешехода – как вечный огонь. Ты говорил что-то привычное о расхождении в разные стороны. Я не могла подобрать ни слова в ответ. И этот путь для меня – как краснодонский спуск. Каждый шаг – это день нерастраченной жизни. А рядом, за спиной проходила смерть, косила луга и долины в нашем давно уже выжженном мире. Метала в стог – и бросала в геенну огненную. И всё это – спуск…
А краснодонский подъём – невелик и недолог. Шесть домов от Первомайского перекрёстка. Восхождение к истокам и собирание сил от притоков. Как будто бабушка отправила меня в магазин, и я возвращаюсь обратно – с барбарисовыми леденцами. Или петушками за пять копеек, среди которых таким редким счастьем было найти и купить зелёный…
Мои родители построили дом на границе Зелёного посёлка и Муллино. Это всё тот же город – и до центра пятнадцать минут пешком. Законные шесть соток для одноэтажного кирпичного жилища. Три комнаты и веранда. В четырнадцать лет в пылу ссоры с матерью я сбегу отсюда в ночной город. Пустыми и хищными закоулками доберусь до магазина «Уют», а оттуда – по проспекту до кладбища и – в гору. Шесть километров до бабушки. Она меня ни о чём не спросит, но всё поймёт. Бестелефонное и бессвязное время. Родители долго будут искать меня по подругам и только позже приедут сюда. Я буду уже спать. Своеволие – живой, узнаваемый сюжет.
И нет такой силы, чтобы вычеркнуть последние годы моей жизни. Вычеркнуть и поставить точку. Мы теперь так далеки друг от друга, что это не просто разные стороны, а разные смертные жизни. И вечный огонь – как факел нефтегазодобытчиков. Как вечная память.
Мне будет пятнадцать, когда наступит зарничное и заресничное августовское утро. Красивое, бессонное утро.
И будут шуршать камушки под подошвами резиновых галош. Я буду бежать вниз, а рядом будет скользить освобождённая, вольноотпущенная женская душа. Пахнущая ромашкой и душицей…
А накануне… Накануне ей приснилась первая любовь. Любимый, давно уже умерший, пришёл к ней, стоял у забора, улыбался и звал: «Я же говорил тебе, Лена, ты всё равно станешь моей…»
Легко скользит и ускользает вольноотпущенная женская душа… Что ещё я не видела в этой жизни? Что держит так меня здесь? Я видела смерть и сотворила рождение. Дважды лежала под ножом хирурга. Видела и красоту, и безобразие. Сама создавала и то, и другое. Любила. Любила сильно. Ненавидела. Столкнулась с предательством, но знала и преданность. Разве я увидела не все грехи человеческие, а некоторые из них и познала? Что удерживает меня в этой жизни? Что сковывает и оковывает душу, заставляя её выполнять несправедливую повинность, вынашивая и изнашивая тело? Мне ли делать, что должно? Пусть ли будет что будет?
Но я знаю,