Гамзе. Алексей Мохов
стал завзятым,
Был сибаритским каждый атом
В его отдохновенном теле…
Отец с ним ране толковал о деле,
Осман Великолепный Сулейман,
Что свято почитал Коран…
Точней пытался толковать!
Когда твои отец и мать
Пути показывают разные потомку,
Наказы разные кладут в дорожную котомку,
Тогда ребенок может заплутать,
Себя меж ними даже растерять.
Так трудно уживаться с ними,
С отцом и мамою такими!
«Мамунич», к матери привязан,
Он был не жизнью лишь обязан,
Но воспитаньем также ей
(Да, тяжкий жребий королей,
Которых матери с отцами
Традиций разных были сами,
Из очень непохожих стран),
Таким и был Селим-султан.
Какому следовать обычью,
Чтоб соответствовать приличью,
В стране, где с детства ты живешь
(Где с малолетства ты блюдешь…
Закон исламский, очень строгий,
Который смотрит за дорогой,
Какою ходит человек
Весь свой, какой положен, век)?
Селим Второй не напрягался!
Он, натурально, расслаблялся!..
Вино волной взвивалось вольной,
Красотки шли гурьбой фривольной…
То, право, первый был на теле Турции турист,
Он, как прорвавшийся «культурный террорист»,
Взорвав запор всех «клерикальных шлюзов»,
Стал жить по принципу алл’Nклюзив!
В столицу Боремир стремится,
А из столицы… отоспится
И понесется за границу
Искать свою там жар-девицу…
Мелькали версты под крылами,
Свивались тучи пеленами…
И расточительное солнце
Жгло через авиаоконце.
Меняя крылья на колеса,
Не чуя ног, не видя носа,
К Мерсину так он и донесся.
Выносливость лесного лося
Ему ниспослана была,
Бывали часто времена —
Он мог не спать по двое суток,
Его напор местами жуток
Был. Часто удивлял.
Он неизменно проявлял
Черты, достойные упрямца.
Теперь он в роли иностранца
Дороги Турции топтал…
В отель вошел
И прописался, ключ взял
И к номеру пошел.
Он Анну поджидал на ужин.
Он знал, когда народ досужен
Пойдет в отель с прибрежных пляжей,
Тогда и образ Анны нашей
Увидит ждущий Боремир,
Ведь он, что сущий кирасир,
Проби́лся сквозь препятствий тьмы,
Топча конем сомнений со́нмы.
И Аня среди всех пришла,
И за удобный столик тихо села
(Она сейчас в компании той ела,
Где и профессор, и его жена).
Пока прием вершился пищи,
Очками темными глазищи
Прикрыв, украдкой на нее
Смотрело прошлое ее.
Когда же люд пошел на выход
(Похоже чем-то на исход
Евреев из долины древней