Осторожно – люди. Из произведений 1957–2017 годов. Илья Крупник
дверь. А когда с силой еще раз дернулась, этот кто-то повалился на бок.
Из квартиры яркий свет, у порога, в тренерках и футболке, Милица Борисовна на корточках домывала пол. Волосы ее растрепались, лицо было красное от натуги.
– Хм, – сказала Милица и привстала, держа в руках тряпку. – Это что ж такое?
Человек по-прежнему лежал неподвижно на боку, поджав ноги.
– Стойте. – И отбросив тряпку, она пошла быстро назад, вернулась с банкой воды и изо всех сил брызнула в него водой изо рта.
Человек пошевелился и стал поднимать голову.
– Ну, – сказала Милица, – что будем делать?
– Надо бы перенести куда-то, – сказал я.
– Хорошо. Давайте, 5-я квартира не заперта.
Я начал приподнимать его за плечи, Милица за ноги. Он оказался очень длинным.
– Нет, так не пойдет, – сказал я. – Лучше я сам. – И поднял его на руки, ноги его болтались, он был совсем легкий, невероятно худой и легкий, и плохо от него пахло. А лицо его теперь совсем близко: это был «человек-затылок».
Положив его, наконец, в комнате незапертой квартиры на кровать, я посмотрел на Милицу, что стояла рядом.
– Что ж, придется подкармливать его, – сказала она.
– Придется, – я согласился. – Только…
– Что вы хотите сказать, что из ваших шишей, какие вам там плятят, – усмехнулась Милица, – не разгуляешься, да? Так я его беру на себя.
– Да вы ж не работаете.
– Как не работаю. Работаю. Только моя работа особая. Еще и вас могу подкормить. – И она с вызовом посмотрела на меня.
– Они его подхватили на улице сзади, какие-то двое в штатском, – рассказывал я в коридоре актеру Вите (ни свой парик, ни бороду, на всякий случай, он больше не снимал), – и потащили этого бедолагу, привезли на цементный завод, поставили золу сушить на костре. А там все такие, как он, а над ними охранники с резиновыми шлангами, отвлечешься – и сразу бьют. Остальные, хоть больные, хоть какие, все равно с ведрами, носилками пудовыми, и все бегом, все бегом, остановишься – и бьют.
– Чудесно. А актеров наших с ведрами не встречал он там, а?
– Не знаю. Наверно, и ваши были.
– Ясно, ясно, – сказал Витя. – Ты вот пишешь, так ты пиши все, все это пиши.
– Знаешь, – сказал я, – он говорил еще, убежать можно, сам уполз, но ловят, а главное ведь все боятся, Витя, все боятся. А чего боятся, непонятно. Кто, говорил он, кто над ними, над этими, над всеми, кто?
Ночью я по-прежнему засыпал плохо. Это поначалу казалось, что наш дом полностью уцелел, единственный из домов переулка. Но когда поднимался ветер, в доме ночью раздавался стон. Собака выла?.. Нет, никаких собак, ни кошек поблизости больше не было. Они исчезли все, когда рушились дома. И потому понять, что это, не мог. Скорей всего в стенах обозначились трещины, и это стонал, проникая, ветер.
А решительная Милица все пыталась выхаживать «человека-затылок» – он, от всего, что с ним происходило, вообще пугался неожиданных звуков.
Я же со своей стороны уступил Милице