Фокиниада. Ольга Степнова
с печкой металлический чайник. – Скажи, Фокин, какого убийцу собираются поить чаем? Правильно, только хорошо знакомого.
Севка присел возле стола, где стояли две чайные чашки и сахарница.
– А ты мне вот что скажи, Лаврухин, – задумчиво произнёс он, – в твоей практике когда-нибудь случались убийцы, которые, убегая с места преступления, просили прикурить у первого встречного?
– Аффект! – Вася с такой силой подёргал себя за чуб, что парик съехал набок. – Я который раз говорю тебе – аф-фект!!
– Ага, а отпечатков нигде нет, даже на топоре, – хмыкнул Фокин. – Разве в состоянии помутнения рассудка перчатки надевают?
– Перчатки, может, и не надевают, – выпучив глаза, зашипел Вася, – а вот полотенцем… – Он сорвал с гвоздя полотенце и потряс им перед носом у Фокина. – Полотенцем любой дурак догадается отпечатки стереть. Даже в состоянии аффекта! – Вася отбросил полотенце на подоконник. – И, кстати, попросить закурить у первого встречного, убегая с места преступления, можно тоже только в состоянии аффекта! Ты, Фокин, за деньги работаешь, тебе во что бы то ни стало надо доказать, что банкир не убийца, а я… я в отпуске. Поэтому я объективнее.
– Вот потому, что ты в отпуске, ни фига ты не объективнее! – Севка встал и, подсвечивая себе фонариком, пошёл осматривать квартиру.
Ох, и не любил он всю эту мутоту – осмотры, версии, основанные на догадках, сомнительные показания сомнительных свидетелей… Севка любил – вспышку, озарение, которые происходили в мозгу и которые никогда не подводили его. У Севки была потрясающая интуиция. А ещё он любил погони. Стрелял Севка снайперски, впрочем, снайпером он и был – в армии.
В общем, вся эта рутинная работа с поиском следов и свидетелей была ему не по вкусу, хотя именно она и составляла девяносто девять процентов всей деятельности любого частного детектива.
Лаврухин завис на кухне со своим гуцульским чубом и идеей аффекта, а Фокин, обшарив комнату, не обнаружил в ней ничего подозрительного и удивительного. Недовязанный носок на кровати, пузырёк корвалола на тумбочке и… портрет Сталина на стене.
В ванной всё обстояло столь же безлико и по-стариковски убого. Хозяйственное мыло в мыльнице, жестяной тазик, стиральная доска вместо машины и ковшик вместо сломанного душа.
– Вот жмоты, – возмутился Фокин, – не могут старухе быт обустроить. Богатеи хреновы!
Луч фонаря скользнул по стене, по унитазу, по раковине, и вдруг выхватил в узком фаянсовом пространстве возле крана что-то изящное, маленькое и блестящее. Севка нагнулся, настойчиво уперев луч фонарика в свою находку.
– Вась! – позвал он. – Иди сюда!
– Ну чего? – приплёлся Лаврухин. – Дохлого таракана нашёл?
– Глянь сюда, – кивнул Сева на раковину.
– Ну, колечко, – пригнувшись, Вася без интереса посмотрел на предмет, который освещал луч света. – И что?
– Вась, я, конечно, понимаю, что ты в отпуске, а я за деньги работаю и поэтому менее объективен,