Гражданин преисподней. Николай Чадович
девица уже без прежнего озлобления.
Кожа ее на ощупь напоминала бархат, из которого были изготовлены самые чтимые знамена метростроевцев. Хотя, по понятиям светляков, Тина считалась довольно худощавой, Кузьма, давным-давно не прикасавшийся к женским прелестям (сундукообразная задница постельной свахи Феодосьи была, конечно, не в счет), сладко изумился тому, как много тут имелось всяких изгибов, складок и впадинок, совершенно не свойственных мужскому телу.
– Ты это оставь! – Тина заерзала так, словно на нее напала орава голодных клопов. – Ты дело свое делай. Я не идол, чтобы меня оглаживать, и не икона, чтобы куда ни попадя целовать.
– Дурочка, я ведь ласкаю тебя.
– Не нуждаемся мы в ваших ласках, – ответила Тина, однако ее сопротивление мало-помалу угасло.
Перевернув податливое и легкое тело на живот, Кузьма внезапно наткнулся на изъян – спину и ягодицы Тины покрывали шрамы, такие глубокие, что в них свободно помещался палец.
– Что это? – удивился Кузьма. – Тебя, похоже, плетью стегали!
– Если бы… Лучше сто плетей, чем одно такое приключение. Ты разве про это от Меланьи не слышал?
– Нет.
– Скрыла, значит… У нее такие рубцы тоже имелись. Особенно на левом боку. Да только, как видно, ты с ней руки не распускал. Не то что со мной…
– Кто же вас так изувечил?
– Химера проклятая. На свинарнике врасплох нас застала… Я тогда совсем еще несмышленая была. Помогала, чем могла, Меланье. Вдруг вижу, выплывает на нас из мрака что-то непотребное. Вроде как сеть, из стеклянных нитей сплетенная. Ни головы, ни ног. Наваждение бесовское… Хорошо хоть, что между нами кабаны оказались. Легла та сеть на них, но краем и нас с сестрой задела. Кабаны даже хрюкнуть не успели, а на нас словно столбняк напал. Не можем ни крикнуть, ни шевельнуться. Описались даже со страху… Сколько времени так прошло и не упомню, а только стали кабаны на глазах усыхать. Высосала химера из них все соки. Одни шкуры остались. Стало быть, и нам конец скоро… Жути натерпелись – не приведи Господь! Руки бы на себя, кажется, наложила, да отнялись руки. Спасибо мясникам, которые за кабаном явились. Спасли нас. Изрубили химеру топорами, а что осталось – сожгли. Сама-то она хлипкая оказалась, как студень. Нас водочными примочками да свиным жиром выходили. Только шрамы на всю жизнь остались.
– Эта тварь чертовым пухом называется, – сказал Кузьма. – Или крапивником. Подбирается всегда втихаря, не то что другие химеры. Пару раз и я с ней сталкивался.
– Страшно небось одному по темным норам шляться?
– Привык… А оравой при лампадах жить разве не страшно?
– Тоже страшно. Каждому твой кусок поперек горла стоит, каждый тебя подмять норовит.
– Вот видишь. Потому я и один… А сейчас помолчи. Не отвлекайся. Не до разговоров мне… Пора к делу приступать. – Печальный рассказ Тины почему-то еще больше раззадорил Кузьму.
– Не спеши… Так и быть, поласкай меня еще. Наши-то мужики на ласки скуповаты. Наваливаются, как медведи. Потом вся в синяках ходишь.
– Это от страсти… Тут уж