О Ване и пуТане. Татьяна Окоменюк
чтобы вмиг вынести все нажитое непосильным трудом. Знают, нелюди, что немцы редко бедствуют.
В общем, бумагами я сама займусь, такой шанс упускать нельзя. Не хочу, чтобы младшенькая моя всю жизнь в земле рылась, как крот. Да и внукам своим подобной судьбы не желаю. А ты, Федя, оставайся, раз такой патриот. Поймешь потом, что к старшим стоило прислушаться, да поздно будет».
Бабка, как в воду глядела. Вскоре, действительно, началось. Сначала закрыли кирпичный завод. Еще недавно его продукция была нарасхват: грузовики сутками стояли в очереди у заводских ворот, и вот он, кормилец семьи Федора, объявлен нерентабельным и разграблен. Остались от «Кирпичика» лишь пустые глазницы окон да обветшалый транспарант над проходной: «Халык пен партия биртутас!».
Соседний цементно-шиферный тоже уничтожили, растянув по ночам все заводское оборудование. На фермах зарплату стали выдавать шифером, снятым с крыш тех же ферм – пятьдесят штук на нос. Хочешь – на хлеб его намазывай, хочешь – надевай на голову, хочешь – продавай.
Железнодорожная станция с Владимиром Ильичем, стоящим на облупленном постаменте, превратилась в стихийный рынок. Там, куда показывал отбитой гипсовой культей вождь мирового пролетариата, ежедневно топтались бывшие гегемоны, пытаясь обменять на деньги свою «месячную зарплату». Одни трясли шапками-ушанками, другие стучали перед носом у пассажиров фарфоровыми чашками, а, пьяный в хлам, кум Зуевых Яков, сидя внутри самого настоящего гроба, наяривал на гармошке частушки с припевом: «Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы» и время от времени выкрикивал козлиным фальцетом: «Господа-товарищи! Налетайте на качественную тару для своей тушки!». Он, работник коммунального хозяйства, как и все, получал зарплату собственной продукцией – гробами и уже всех знакомых завалил ими на три смерти вперед. Стояли гробики у кого в сарае, у кого в гараже, у кого в кладовке. Одни складировали в них инструменты, другие хранили банки с консервацией, у третьих там жили кошки с котятами. Сам Яков ночевал в гробу, когда явившись под утро «на кочерге», боялся получить скалкой от своей супруги Эмки.
Все как-то разом рухнуло, в том числе и школа, где учились юные Зуевы. На ремонт учебного заведения денег не было, и она завалилась прямо на головы находившихся там детей. Сначала занятия проходили в общественной бане, потом в детском саду, а затем и вообще прекратились. Ваньке-выпускнику ради аттестата зрелости, пришлось ездить в райцентр. Остальные же учились дома, постигая прелести заочного образования.
Наконец Зуевы получили разрешение на въезд в Германию. Не раздумывая ни секунды, приступили к сборам. Активнее других собирался Федор. Он в списке отъезжантов был единственным «левым пассажиром». Все остальные, включая отпрысков, в документах числились истинными арийцами, дай бог здоровья предусмотрительной бабе Альме. Именно она настояла на этой записи в паспортах старшеньких, невзирая