Асфальт. Николай Матвеев
позвонил нам в дверь, мы открыли её и у меня случился обморок от счастья. На пороге стояли наши девочки-близняшки и он. Он улыбался, а девочки плакали, они сбежали тогда от нас через забор, заметили дырку перед самым стартом карусели, и ради смеха убежали. Потом, как они сказали, ими завладел азарт, и они убежали из парка, а потом заблудились. Девочки ещё долго после этого случая боялись от нас отходить, до восьмого класса они просили провожать их до школы, а возвращались только с кем-нибудь из одноклассников. Они всегда радовались, когда встречали его, недавно, они подарили ему статуэтку пышногрудой женщины с плодами, и подписали у её ног «Жива». Не знаете, что бы это значило?
Она была особенной. Она была другой. Конечно, в каком детективе без женщины, в какой такой жизни – без чувств? Быть может она могла поставить другую точку, не такую, которую поставила, возможно, она могла закончить всё, а так она поставила запятую, долгую и жирную. Мы познакомились на кладбище, не правда ли, удачное место для знакомства? Она как раз похоронила мужа, а я закопал какого-то бродягу. Я помог ей дойти до машины, все остальные, кто был с ней уехали уже больше часа назад, а она всё плакала у свеженькой могилы. Тогда она сказала, что потеряла самое бесценное, она потеряла любовь. Теперь, сказала она, у всего есть цена. Я ответил, что нет цены у знаний, а она улыбнулась и написала на моей ладони телефонный номер. Я позвонил ей через две недели, и она пришла ко мне. Тогда в моей квартире поселился тёмный свет. Я угостил её горячим чаем, она мне рассказала о себе. Мы были вместе где-то год, когда она уехала куда-то. Вот так, без слов, без маленькой записки, без ругани, без крика. Мне кажется, она уехала туда, куда дорога лишь в один конец. Тогда я потерял единственное бесценное в своей жизни и во мне проснулись старые инстинкты. Когда мне нужно было видеть кровь, она случайно резалась ножом, и я зализывал ей ранку, когда мне не давал заснуть фантомный хруст костей, она разделывала курицу ножом. Когда мне щекотало ноздри, она палила над огнём свиную шкуру.
Когда он пришёл в этот храм, я думал, что он очередной современный безбожник, изображающий покаяние, чтобы на самом деле попросить ещё финансов, чтобы серебряным крестом купить себе благополучия побольше. Мне показалось, что не за верой он пришёл, и не за искуплением. Но мы поговорили с ним, и мне увиделась бездонная чёрная пропасть, в которой было мытарство, в которой была пустота, которую могла заполнить только вера, края которой сшить могло лишь покаяние и скорбь. Он приходил сюда по средам, он неистово молился, всё время опускал монеты в ящик для пожертвований на постройку храма. Да, я видел в нём заблудшую душу, конечно, я не знал всего, что было скрыто, но вот в этом и была его ошибка, он всё держал в себе, Господь, конечно, видел все его грехи, но он готов простить, только тогда, когда ты облечёшь их в форму слов, когда откроешься ближним. Конечно, все его осудят, быть может, проклянут, быть может, вызовут людей в погонах,