Плацдарм непокоренных. Богдан Сушинский
что здесь – не школа. Да и вы вряд ли подходите даже для вечерника. И потом, судя по всему, это мешает вам свободно общаться со мной. Уважение, страх или по крайней мере опасение перед учительницей сохраняется у каждого из нас с самого детства.
– Божественная мысль. С этого дня напрочь забываю, кто вы по профессии, – пробормотал Беркут, чувствуя, что сон все же одолевает его, несмотря на то, что рядом прекрасная женщина.
Поняв, что капитан продолжает подтрунивать над ней, Клавдия решительно поднялась и направилась к двери.
Беркут поднялся вслед за ней, но, растерявшись, не сразу сообразил, каким образом следует задержать ее у себя.
– Вот именно, капитан, об учительнице следует забыть. Тогда, может быть, вам случится вспомнить, что перед вами просто женщина. Ничуть не хуже некоторых других, причем вы прекрасно знаете, кого я имею в виду, – отчеканила она, с удовольствием хлопнув дверью перед самым носом Беркута.
«А вот и ответ на вопрос “Что привело к тебе сегодня Клавдию? ”» – объяснил себе Беркут.
6
Доставив пленного на КП, лейтенант Кремнев устало доложил:
– В ходе операции один немецкий солдат убит, один взят в плен. Наши потери – ефрейтор Арзамасцев».
– Что… «ефрейтор Арзамасцев»? – медленно приподнимался из-за небольшого, из мраморной плиты сооруженного столика Беркут.
– Мы вернулись без него, товарищ капитан.
– Что значит «вернулись без него»? Что это за доклад? Он что убит, ранен, пропал без вести? Куда он девался, этот ваш ефрейтор Арзамасцев? – Пленный унтер-офицер коменданта как будто бы совершенно не интересовал.
– Можно считать, что пропал без вести, – странно как-то взглянул лейтенант на Войтич. – Еще точнее, попросту дезертировал.
– Это вы ее, покровительницу валаамскую, спросите, где ефрейтор, – вмешался Мальчевский, кивая на скромно присевшую в углу, на ящике, в обнимку со своим карабином, Калину Войтич.
– Почему ее?
– В паре прикрывали наш отход, в паре составляли план ефрейторского драпа, – теперь уже нехотя, понимая, что закладывает девушку, объяснил Мальчевский. Было бы намного лучше, если бы капитан сразу же обратился с вопросом к Калине, а не стал бы уточнять у него что да как. – Время такое пошло: вселенский драп ефрейторов. А началось все – с ихнего фюрера.
– Докладываю, – заговорила Войтич, не поднимаясь, – после выполнения задания, то есть выполнения вашего приказа, ефрейтор Арзамасцев вышел из окружения и ушел к своим.
– Что значит «ушел к своим»? А мы для него, и для вас в том числе, кто, чужие?
– То и значит, что за линию фронта.
– Он, видите ли, к «своим» ушел, старший конюх царя Мафусаила! – возмутился Мальчевский. И возмущал его не столько побег Арзамасцева, сколько то, что участие в его судьбе приняла Калина Войтич. – А мы ему действительно кто, воины племени ирокезов?! Мы для него, получается, то же самое, что задрипанные гренадеры Антонеску?!
– Что касается тебя, то на гренадера ты никак не тянешь, – отрубила Калина. – Даже задрипанного.
– Прекратить! –