Тишайший. Владислав Бахревский

      Когда в себя пришел, увидал: окошко на солнышке горит и красным, и синим, и желтым – зима.

      – Зима! – сказал Саввушка, стягивая с себя шубу и садясь на постели.

      К нему подошел с кружкой горячего питья старший брат. Саввушка отпил глоток – вкусно, с брусникой питье. Еще отпил.

      Старшой головой кивает, глаза у него светятся – рад, что ожил мальчишка.

      – А где же?.. – вспомнил Саввушка меньшого.

      – Фу-у! – подул старший брат и пробежался по избе.

      – Ушел? Убежал? Куда?

      Старший брат развел руками.

      – Значит, убежал… Зима. Была бы весна, мы бы тоже ушли.

      Старший брат, соглашаясь, закивал головой.

      – Посплю маленько! – Саввушка опять лег и заснул, но это был уже настоящий сон, а не забытье.

      Глава шестая

      Семнадцатого декабря колесом ходит халдейское гульбище.

      У халдеев бороды медом мазаны, на головах у них шапки из бересты да из всякого дерева, в руках – огонь. Потому и бороды в меду, чтоб не спалить ненароком. Целую неделю, до самого Рождества, ночь пугают. Только откупаться успевай! Не подаришь копеечку, сена у тебя воз – сено сожгут, борода густа – так и бороду.

      Халдеи – слуги Навуходоносора. Когда-то угораздило покорителя народов соорудить золотого истукана, все люди царства истукану поклонились, кроме Седраха, Мисаха и Авденаго (иудейские их имена – Ананий, Азарий и Мисаил), были эти трое воспитанниками Навуходоносора, за их ученость и ум отдал он им в управление Вавилонию, а они отплатили за милость дерзостным непослушанием. Разгневался владыка, приказал разжечь печь всемеро более, нежели как обыкновенно разжигают. Связали строптивцев, бросили в огонь, а они не горят, оковы с них пали, гуляют они среди пламени, гимны поют, а с ними четвертый, пресветлый отрок – Сын Божий…

      Патриарх Иосиф посчитал игрища богомерзкими, и приказано было отваживать охотников с огнем по ночи бегать. А народу от веселиночки отказаться не хочется.

      Для халдейских проказ весь август со мхов шишечки люди собирают, посушат их, потолкут и – в бычий пузырь, на продажу. Пирамидку набьют зельем, поднесут огонь к отверстию – так и улетит злат цветочек в небо ночное, распустит там искры и пыхи веселого нестрашного огня.

      Весь день буран из домишек душу вытрясал, снегу намело по самые трубы.

      Алексей Михайлович коротал время с дураками, карлами да бахарями. Радость свою делил с Федей Ртищевым.

      Карлы щебетали как птички, кувыркались в дальнем конце палаты, а возле царя и дружка его, опираясь на палочку, сидел на чурбаке беленький и как бы даже заплесневелый, с прозеленью, зажившийся старичок. Не будь у него палки, он, может быть, и не удержал бы своего иссохшего тельца, но вот в голове у него было ясно и молодо.

      – Как родник в сгнившем срубе, – шепнул Алексей Михайлович Феде.

      – Кто? – не понял Ртищев, но тотчас закивал, догадался: верно, старичок был как родник, что все выбивается и выбивается