Шлюха. Maxime
просто мастурбировать. Или поигрывать ногой, слушая громкую музыку в наушниках. Куча разных вариантов рассеивалась перед одной истиной, которую Тимур принимал с тяжёлым сердцем: Катя трахалась с отцом. Вернее, он ебал свою дочь. Регулярно и по возможности жёстко. С этим ничего нельзя было поделать. Равно как и с эрекцией, которая неизменно возникала, когда возникали такие мысли.
Диван заскрипел чуть пожёстче, быстрее, пружины натянулись, застыли, потом наступила фаза расслабления. Скрип поднимающегося тела. Тимур проскользнул по коридору в зал, наблюдал сквозь щёлочку, как Павел Валерьевич покидает комнату Кати, закрывает за собой дверь в ванной. Затем отчим выходит, выключает свет и идёт в спальню. Ничего как бы не произошло.
Тимур крался на цыпочках к туалету. Его план вспугнуть любовничков с треском провалился. Они и не думали пугаться. Он приложил ухо к Катиной двери, сквозь щёлочку внизу лился тусклый жёлтый свет ночника. Катя приводила себя в порядок. Видимо. Внезапно злость охватила Тимура. Катя переехала к ним как чистая непорочная сестрёнка, они защищали её честь во дворе. Она держалась скромно, строила из себя цацу. А ночью предавалась разврату с отцом. Хороша девица, нечего сказать! Восемнадцать лет девочке! Сколько же она так ебётся, если совсем тормозов не имеет?
Тимур взялся за ручку, надавил и вошёл. Диван находился за углом слева, Катя лежала головой к дальней стенке, ноги согнуты в коленках, румяное лицо частично скрыто.
– Не спишь? – вполголоса спросил Тимур. Он едва сдерживался, чтобы не взорваться.
Она удивлённо вскинула глаза, пролепетала:
– Что-то не спится, – уставилась на него вопросительно. Зайти, конечно, никто не запрещал, особенно в четыре часа ночи, особенно если сквозь щель под дверью льётся свет, но всё равно без стука, без спроса. Ни Тимур, ни Ваня даже днём к ней не входили, хоть она и оставляла дверь открытой.
Тимур стоял перед ней в семейный трусах, это ещё больше смутило её. Он сделал два шага вперёд и замер посреди комнаты. Сложив руки на груди, уставился на неё буравящим взглядом, выражавшим всё: презрение, ненависть, ярость. Ей сразу стало не по себе.
– Думаешь, я не знаю, чем ты тут со своим отцом занимаешься? – прошипел он сквозь зубы.
Она захлопала ресницами, ротик невольно приоткрылся. Катя быстро соображала, металась между двух огней, внешне никак не проявляя волнения. Лишь руки задрожали под одеялом.
Она беззвучно вздохнула, так глубоко, что чуть не задохнулась, голова закружилась, и сон сразу как рукой сняло.
– Тимур, – она выдавила улыбку. – Он меня просто обнимал, тебе показалось.
Затаив дыхание, она следила за выражением лица сводного брата. Как много ему известно? Станет ли он рассказывать об этом маме? Она молила его немым взглядом не выдавать тайны, не видеть в случайных ночных звуках тайны.
– Показалось? – Тимур хмыкнул, стал в позу петуха. – Ты спишь с ним,