Дело о клеймах. Детективная повесть начала XX века. Евгений Анатольевич Маляр
ев – сотрудник уголовной полиции города Одессы, болгарин по национальности;
Генрих Баум – сотрудник уголовной полиции города Одессы, немец;
Юткевич Аркадий Иосифович – ювелир, 54 года;
Юткевич Анна Давыдовна – его жена, 33 года;
Юткевич Роман Любомирович – их племянник, 27 лет;
Старенькая Марфа Тимофеевна – служанка Юткевичей, 59 лет;
Ефим Чичельницкий – уголовник, бывший некоторое время большевиком и чекистом. Счастья ему это не принесло;
Бразовская Софья Ефимовна – ей 24 года, она – женщина легкого поведения, но с солидной клиентурой;
Петр Иванович – министр юстиции Одессы;
Соломон Маркович – судебный медик одесской полиции;
Степан и Остап – консьержи дома Рудь, почти одинаковые;
Израиль Зельтцер – хозяин ювелирной мастерской. Не Картье, конечно, но все же…
Неизвестный железнодорожник;
Жандармы одесской полиции.
Прочие жители Одессы по состоянию на 1919 год, французские интервенты, деникинцы, бандиты, гайдамаки атаманов Григорьева и Грекова, и представители всевозможных вооруженных формирований того тревожного времени.
I
10 января 1919 года. Снова в Одессе
Сходящих по трапу парохода «Новороссия» Российского Общества Пароходства и Торговли Одесса встречала пронизывающим ветром. Темно-серая вода, зажатая между бортом судна и причальной стенкой, бунтовала, пенилась, брызгала фонтанами, силясь вырваться на волю.
Николай Арефьевич поднял воротник шинели. Ему было зябко, зимние шторма измотали вестибулярный аппарат, ничего не хотелось, ни есть, ни пить, только добраться бы до какого-то устойчивого места, где тепло, мягко, и не качает. Но это еще надо добраться. Сейчас четыре утра. Где бы убить время до девяти, когда откроют гимназию?
Ордынцев вышел за ворота порта на Таможенной площади и свернул вправо. Возле кирпичного здания железнодорожной станции «Одесса-порт» его окликнули: «Господин офицер! Не найдется ли бумажки закурить, а то табачку нет?»
Он повернулся, держа руку на расстегнутой кобуре. На пароходе ходили слухи о чудовищном разгуле преступности в городе, переполненном бандитами из всех уголков империи, и для себя Николай решил, что будет готов решительно ко всему. Но стрелять не пришлось – на ступеньках стоял железнодорожник в форменном картузе, безоружный, и видно, что слегка навеселе, может еще со вчерашнего.
«Не менжуйся, заходи, штабс-капитан, покурим, чаю морковного попьем. С парохода, что ли?» – пригласил путеец.
– Да зайду, пожалуй, доброго Вам утречка, – решил принять приглашение Николай. Папиросы у него были. Все еще настороженно он заглянул в дверь, и, убедившись, что больше никого нет, вошел.
Примостившись у «буржуйки» и попивая жидкий желтоватый напиток, главным достоинством которого была его довольно высокая температура. Борясь со сном, Ордынцев слушал последние городские известия:
о городском диктаторе генерале Гришине-Алмазове, последнее время сильно потеснившем бандитов, а то совсем распоясались, а, впрочем, и сейчас вот офицеру по городу ходить не стоит, запросто могут хвоста заломить.
О французах, от которых толку – кот наплакал.
Об атамане Григорьеве, который храбрился-храбрился, да выбросили его из города алмазовцы почти без потерь.
О подпольных и почти официальных борделях с малолетками и педерастами, с которыми борись, не борись…
Спать хотелось очень, но Ордынцев знал о случаях, когда резали сонных, и даже не одиночек, как он, а целыми взводами и ротами…
Так, в беседе, прошло часа три, хотя диалогом назвать это было тяжело. Говорил больше путеец, звали его Гришей, они успели познакомиться, а Николай больше ограничивался короткими вопросами, направляя разговор в интересные для него направления.
Когда стало светать, железнодорожник и сам стал клевать носом. Его смена кончалась, и он тоже радовался, что почти треть ее прошло не в обычной скуке, а в разговоре с интеллигентным человеком.
Оставив гостеприимному Грише полпачки «Дуката», Ордынцев распрощался и, чувствуя себя отдохнувшим и бодрым, устремился к Гигантской лестнице, чтобы подняться по ней в самый центр Одессы. Не спеша пройдя по улицам, предъявляя удостоверение постам сперва французских, а потом и деникинских войск, Николай дошел до Соборной площади, затем по Гулевой достиг, наконец, Марининской гимназии.
На его вопрос о записке от Розы, вахтерша, приподняв очки, удивленно ответила:
– И зачем вам та записка? Она сейчас сама будет!
И действительно, вот она, учительница старших классов Розалия Марковна собственной персоной уже мчится к нему, вне себя от радости и не веря собственным глазам.
Из сбивчивых речей Коля понял, что ждали его родные с нетерпением, и, вот, наконец, дождались. Вырвавшись из мужниных объятий, Роза побежала к директрисе отпрашиваться в честь такого