Страшная сказка про кота и волка. Детективная история времен НЭПа. Евгений Анатольевич Маляр
то, но очень большой начальник из самой Москвы.
Директор канатного завода – типичный партийный чиновник двадцатых годов, в картузе с парусиновым портфелем.
Валентина Пескун – работница Одесского канатного завода, секретарь.
Коган Иосиф Савельевич – начальник городского управления ОГПУ.
Федор Матвеев – его заместитель.
Таисия – секретарь-машинистка управления ОГПУ.
Иван Михалев – рабочий канатного завода, неизвестный благожелатель советской власти.
Вольф Яков Петрович – работник бухгалтерии Канатного завода, человек с героическим прошлым.
Товарищ Иванов – один из партийных псевдонимов Секретаря, сосредоточившего в своих руках необъятную власть.
Соломон Маркович Фридман – старорежимный специалист по криминальной патологоанатомии.
Климчук Виктор – боец бригады Котовского, разжалованный, но не забытый.
Мейер Зайдер-Майорчик – близкий друг Г.И. Котовского, герой гражданской войны.
Лев Давидович Троцкий – пролетарский вождь, приснился Ордынцеву в страшном сне.
Двое веселых и жизнерадостных чекистов бандитского вида. Это для конспирации.
Жильцы квартиры № 5 19-го дома по улице Жуковского:
Соловьев Иван Сергеевич – мужчина лет пятидесяти с повадками царского офицера, которые, впрочем, старается скрывать. Это у него не вполне получается.
Соловьева Софья – его жена и мать его детей.
Анюта Чугай – женщина неопределенного возраста и трудной судьбы. В браке несчастлива.
Петро Пылыпенко – человек ничем не примечательный, очень с виду добродушный и тоже с героическим прошлым.
Маруся – его жинка.
Полонская Жанна Казимировна – красивая женщина, труженица народного образования.
Дети – трое Лебедевых, дочка Пилипенко, и двое сыновей Чугай.
Прочие жители Одессы по состоянию на 1925 год: обыватели, нэпманы, торговцы с Привоза, рабочие, служащие, посетители подвалов-винарок, исполнители романсов, врачи кареты скорой помощи, милиционеры, управдомы, учителя и прочие, и прочие.
I
Пропажа Волка. Одесский Канатный завод, 14 октября 1925 года
– Вольф пропал! Вольф! Волк куда-то делся! – секретарша Валя трижды повторила новость, нисколько не заботясь тем, что отвлекает Николая Арефьевича от работы. Он, впрочем, не очень расстроился от такой помехи, даже обрадовался где-то в глубине души поводу отвлечься от скучного рутинного занятия, а именно изучения инструкций и постановлений, наваленных у него на столе достаточно высокой горкой.
– Что? Какой-такой волк? Что за сказки венского леса? – проявил он интерес, довольно вялый.
– Ну как, из бухгалтерии, Вольф Яков Петрович, солидный такой. Ну, я не знаю, как описать. Да, Вы же недавно работаете, не знаете, наверное.
– Как же, как же, знаю, вспомнил, – у Ордынцева действительно возник в воображении образ этого человека, несколько раз приветливо здоровавшегося с ним в коридоре. Это был полноватый товарищ (чуть было господином не назвал – хоть и в мыслях, а не нужно), лет сорока пяти, а может, пятидесяти, в пиджаке, надетом на косоворотку, в штучных брюках и старорежимных штиблетах, на которые в слякотную погоду одевал калоши. Немногословный такой, все больше молчал и улыбался.
Валентина пошла дальше по коридору, разносить тревожную весть, поняв, что от заводского юриста проку мало, и толком с ним обсудить таинственное исчезновение товарища Вольфа вряд ли удастся.
– Вольф пропал! А вчера в буфете давали такие шикарные бисквиты! – из коридора были слышны Валины сообщения, адресуемые, очевидно, работницам техотдела.
– Без чего, без чего? – проявила интерес одна из них.
II
Страшное дело. Второе христианское кладбище 22 сентября 1925 года
По узкой боковой дорожке, идущей вдоль каменного забора к католическим воротам, крался молодой человек. Идти было непросто. Приходилось лавировать между оградами могил, и одновременно следить за тем, чтобы не наступать на валежник. Второе Христианское кладбище было изрядно запущено. Упавшие ветки на нем не убирали, как в былые годы, а треск мог привлечь внимание женщины, за которой наблюдал рабочий, одетый в дешевое пальто с поднятым воротником.
Дама, впрочем, шла по широкой аллее, погруженная в собственные мысли. Но вот она остановилась, достала из сумки детский жестяной совок, и нагнулась. Чем она занималась, не было видно, а затем произошло то, отчего волосы под кепкой соглядатая, как ему показалось, зашевелились. Женщина вдруг выпрямилась во весь рост, и, глядя, будто бы прямо ему в глаза невидящим взором, начала выкрикивать нечто невнятное. Разобрать можно было только слово «сдохните!», повторенное несколько раз. Но ужас состоял не в этом.
Лицо ее, хоть и красивое, с правильными чертами, но какое-то чужое, («не наше» – коротко мелькнула в голове наблюдателя мысль) вдруг как будто