Путешествие по апельсиновой роще. Виктор Голков

      Я жалкий наблюдал распад

      под мрачной сенью гегемона:

      как семь десятков лет назад,

      ревела древняя колонна.

      Беззвучно разевая рот,

      гасил огни зрачок-локатор.

      Землей облепленный, как крот,

      еще один вставал диктатор.

      И запах разложенья рос,

      к ноздрям подкрадывался ближе.

      А кто-то целовал взасос

      его ботинки в клейкой жиже

      Жаркой верой сытно накормили,

      заковали в кандалы слезу.

      А когда хребет переломили,

      понял я: теперь не уползу.

      И прошлись походкою железной

      по останкам тысячи веков,

      и в своей надежде бесполезной,

      стер я пыль с блестящих башмаков.

      Просто пыль коричневого цвета,

      но не лжет бродячая молва,

      что воспели лучшие поэты

      эту грязь с ботинок божества.

      Я его боялся, безусловно,

      страшный Бог стоял передо мной.

      Но счищал порой почти любовно

      жертвы кровь и человечий гной.

      И сейчас, когда вопит тупица,

      что его, мол, кто-то обманул,

      до упора в круглые глазницы

      я бы взор свой яростный воткнул.

      Чтоб пред этим человечьим стадом,

      Что считает жалкие гроши,

      распростерлась беспросветным адом

      ширь моей пылающей души.

      Завопить бы: вы мне не родня,

      ваш закон невозможен и дик.

      Но не слушает больше меня

      в пересохшей гортани язык.

      Эта жизнь – ненавистная блажь,

      возразишь – налетят и сомнут.

      Но послушай: чего не отдашь

      за каких-нибудь пару минут?

      Чтобы в этот тифозный барак

      залетел хоть обрывок цветка,

      и светило бессмертье во мрак

      желто-белым огнем ночника.

      Живи пронзительно и строго,

      но в ту же реку не войдешь,

      ведь нет намеренья у Бога

      карать предательство и ложь.

      И в безнадежный час измены,

      великий и убогий час,

      блестит божественная пена,

      скрывая истину от глаз.

      Душе не хватит революций:

      природа возводила клеть.

      И новый никакой Конфуций

      не сможет смерть преодолеть.

      Кто умер, вышвырнут на свалку,

      взамен него придет другой.

      Но жалко, жалко, жалко, жалко

      того, чье прозвище – изгой.

      Кто уничтожен мимоходом,

      кого решили растоптать,

      и чьим бессмысленным исходом

      нам ничего не оправдать.

      Кому страдания гримаса

      и скорби – искривила