Клятва разведчика. Олег Верещагин
из кино – невысокий, с простоватым лицом какого-нибудь колхозного тракториста, без каски и вообще без головного убора. И даже без знаменитого автомата, как у тех, которые меня схватили, – он нес под мышкой винтовку. Именно под мышкой, держа руки свободными.
Пока мы шагали через поле, я лихорадочно думал, не рвануть ли мне в сторону. Слева было открытое пространство, все в весенней грязи, но вот справа росли какие-то кусты. Я был уверен, что догнать меня он не догонит. А что он будет стрелять – вообще не верилось. Но в то же время мне было страшно. Вообще страшно, в целом, а не из-за конвоира или винтовки у него под мышкой. Это был противный, оглушающий страх, от которого я стал безвольным и вскоре бросил даже мысли о бегстве, а смотрел, как приближается опушка рощи вокруг станции и зачем-то считал шаги.
Как я и предположил, немцам я был на фиг не нужен. Не знаю, за кого они меня приняли сперва, но возиться со мной желания не имели. Я сообразил теперь, что эта часть шла, скорее всего, по своим делам – фронтовая часть, неполного состава, и пойманный случайно на лесной дороге русский пацан в камуфляже для них был лишней головной болью. А АСК учил нас, что любой хороший командир-фронтовик старается головную боль спихнуть с плеч своих людей на плечи тех, у кого голова обязана болеть по должности. Небритый, скорее всего, был хорошим командиром – его люди выглядели сытыми, веселыми и быстро подчинялись приказам. Вот он и отрядил бойца – веди, мол, Отто Какойтович, это чучело… куда?
Вот это и интересно. Не для Отто – он меня сдаст и обратно пошагает, на обед успеет, наверное. А вот для меня – интересно, и очень.
Немец меня не торопил. Он вообще ничего не говорил, а когда я пару раз оглянулся, то увидел, что у него абсолютно равнодушные глаза. От этого мне стало еще страшнее. Я понял вдруг: он доведет меня куда надо и сдаст кому надо, а потом забудет обо мне. Если бы ему приказали меня накормить и отпустить – он бы сделал так и тут же забыл обо мне. Приказали бы отвести в поле и расстрелять – он выполнил бы приказ и забыл бы обо мне точно так же. Это и было страшно.
Нет, если я побегу, он выстрелит. Потом проверит, убил ли меня, пойдет обратно и доложит о произошедшем. А потом пойдет на кухню получать обед. Я почувствовал дикий спазм в животе и даже замычал от этой резкой боли, а потом опять оглянулся.
– Хальт, – сказал немец и показал рукой, чтобы я остановился. Что-то еще сказал – я не понял и заискивающе пожал плечами, даже самому стало противно. Но немец был не из кино, он был настоящий, понимаете? Я не мог ничего с собой поделать. – Идти… штат, – он показал рукой налево, сошел на обочину сам и потыкал рукой. Какой «штат»? А, он сказал «ждать»! Я подошел – мои кроссовки с чавканьем погрузились в грязь. Немец был в грубых ботинках с короткими гетрами, ему легче. Он сел на сухую кочку, а я остался стоять. Меня начало потряхивать, я сунул руки в карманы, стоял и смотрел на него, не понимая, зачем мы сошли с дороги. Немец достал сигареты в яркой пачке – я с удивлением узнал «Pall-Mall» и невольно улыбнулся. Наверное, улыбка получилась тоже жалкой, потому что немец вдруг протянул мне пачку и, прикуривая другой рукой от зажигалки, сказал: – Раухен, нун?
– Я