Тень с человеческим лицом. Александр Корулин
словно увеличилось в размерах, гигантские кулаки стиснулись с жуткой силой, а перед глазами все накрыло багровой пеленой. Гнев душил, легкие вскипали болью, требовали не воздуха, но крови… Горячей людской крови, что так сладко потечет из их порванных жил…
– Если мир против меня, – услышал собственный голос, глухой и нечеловеческий, – тогда я просто его уничтожу!
В губы врезались огромные клыки, превратившиеся в жуткие когти ногти рук вцепились в грудь, рванули с чудовищной силой. Волна страшной боли захлестнула разум, рев из горла пошатнул стоящие рядом деревья. От прыжка в воздух взлетели комья грязи, но за мгновение до того, как они вернулись на землю, огромная фигура исчезла в лесу.
* * * * *
Ночь застала его далеко от древнего храма. Насколько далеко, Гхолал не знал, но смутно догадывался, что убежал на значительное расстояние. Последние часы прожил как в дурмане, отрывками вспоминая мелькающие с чудовищной скоростью деревья, бьющие по лицу ветки. Голова все это время была словно наполнена жидким металлом, в температурном кошмаре которого сгорели дотла все ранее находившиеся в черепе мысли.
Усталость накрыла огромной всесокрушающей волной, разом свалив с ног. От громового дыхания заложило уши, рассвирепевшее сердце безжалостно ломало ребра. Был абсолютно уверен, что не переживет такой нагрузки, что через пару мгновений сердце разорвется, а легкие лопнут, перенасытившись кислородом…
Но, спустя вечность, глаза вновь открылись, а сердце все также качало кровь по жилам. Гхолал встал. Искусанное комарами и превращенное в один гигантский зудящий синяк тело жутко чесалось, в кровь разодранные камнями и острыми сучками ступни болели.
Кругом было еще темно, но постепенно светлело – тени прятались за деревья, становясь все короче. Рассматривая красоту предутреннего леса, еще не отошедшего от ночной прохлады, Гхолал яростно стал чесаться. Кожа зудела невыносимо, ногти едва не вспарывали ее, мгновением позже по телу растекалась сладкая боль.
Долго Гхолал себя истязал, но не хотелось останавливаться. Многие укусы отвратительно вспухли, из них сочилась кровь. Когда блаженство сменилось острой болью, Гхолал перестал дергаться. Еще недавно так сладко зудящая кожа теперь словно горела невидимым огнем, а на вид была ужасна: синюшные кровоподтеки, расцарапанные ногтями – Гхолалу на миг почудилось, что, глядя на свои руки, он вдруг увидел разлагающиеся руки мертвеца.
* * * * *
Чудовищный, не позволяющий переставлять ноги голод пришел, когда солнце еще не добралось до вершины неба. Живот рычал и гудел, мелькнувшая мысль о том, что кишки переваривают друг друга в желудочной кислоте, быстро превратилась в непоколебимую уверенность. Все мысли были только о еде, в голове Гхолала не осталось ничего, мозг превратился в жадную мечту о жареной картошке, макаронах с сардельками, пюре с котлетой…
Никогда не умевшему терпеть голод Гхолалу приходилось напрягать все силы – физические и волевые,