Дрозд. Кирилл Простяков
бинтами, скрывая их уродство, и обклеить видневшиеся раны пластырями. Но после них, пластырей, я казался ещё большим уродом, избитым алкоголиком, бомжом, которого всю ночь гоняли палками по дворам. Видя себя, я не хотел себя видеть. И вряд ли кто-то другой был бы рад со мной познакомиться, встретив с таким лицом. Но всё же – вот он я. Меня ничто не могло привести от этого в радостное состояние. Я с большим презрением рассматривал самого себя, ощущая, как по моей роже вновь наносится удар за ударом, как в голову прилетает бита… Щеки обросли щетиной, нос искривился, глаза покраснели, а вокруг них невозможно было не заметить синяки, будто бы с ними я и появился на свет. Я взял бритву, почти пустой гель и начал хладнокровно убирать волосы с лица, стараясь не зацепиться за кожу. И, завершив, ушёл за своей одеждой.
Однако у меня был ещё один звонок, который я попросту не услышал. Взглянув на экран мобильника, оказалось, что это был Максим, работавший со мной вместе в магазине электроники. Я не появлялся там уже пару дней и был готов не появляться вовсе. Мы не знакомы с Максимом, он никем мне не приходился, кроме как человеком, который только что хотел мне сообщить, что меня могут выкинуть с работы.
– Тебя на рабочем месте не было уже два дня. Я подменял тебя всё это время, а зарплата всё равно тебе придёт… Не подавишься ею?
– Думаю, нет, – ответил я, надевая чёрную футболку.
– Короче, Влад, я так тебе скажу: не придёшь завтра, то я больше прикрывать тебя не стану. У людей, если ты не знал, терпение не резиновое. У всего есть пределы. Так что, надеюсь, ты меня понял.
– Нет. Не понял. И завтра я не приду. И послезавтра…
– Я так понимаю, ты хочешь увольнение? – спросил Максим. – Мне передать это директору?
– Да. Будь так любезен.
– Ну ты, конечно, идиот. Зарплата была бы всего через неделю. Потерпел бы, да ушёл.
– А у меня тоже нет больше терпения. И не тебе меня судить. До свидания.
Эта работа лишь бы усилила мою усталость и ещё больше заставила бы ненавидеть этот мир. В первые дни, когда я только устроился, коллектив мне тут же не пришёлся по вкусу. Все эти люди, давно там работавшие, имеющие свои правила, начали судить меня за, практически, всё. Отчасти я и сам видел свою вину: мой внешний вид не соответствовал норме, я не во всём разбирался, однако мне всего лишь хотелось ко всему привыкнуть. После месяца работы я ощутил стресс, ломавший меня более усердно, чем до этого момента. Меня долго не было за кассой, я приходил поздно, уходил рано и не заботился о том, что кому-то вообще есть до меня дело. А деньги, которые получали все, никого не удовлетворяли. Оправдания мне нет, я именно такой человек и не пытаюсь найти себе предлог, чтобы перед кем-то объясниться. Ведь теперь я знаю, что эти попытки начать жизнь с чистого листа – ложь. Их нет, как и не осталось хоть пары стараний, чтобы всё исправить. Работой я только прикрывался, считая, что она мне поможет. И когда я осознал это, то сразу же ощутил смех сквозь собственные слёзы.
Несмотря