Граждане неба. Путешествие к пустынникам Кавказких гор. Валентин Павлович Свенцицкий
гром.
Драндский монастырь стоит в полуверсте от местечка Дранды. Дорога к нему не по шоссе, а проселком. Эти полверсты были сущим испытанием. Вылезти и идти пешком невозможно: потонешь в глине. Ехать тоже почти невозможно, лошади вязнут по колени, и линейка наклоняется и почти падает то на один, то на другой бок.
Но всему бывает конец. Пришел конец и этой дороге. Мы въехали на ровный зеленый монастырский двор.
Не успел я подъехать к гостинице, как ко мне подошел монах, молодой, с удивительно яркими голубыми глазами.
– Вы такой-то (назвал он мою фамилию), из Москвы?
– Да. А вы о. Савватий?
Я думал, что это тот монах, на имя которого надо было писать письма о. Сергию.
– Нет. Я пустынник Иван, с Брамбских гор. Меня просил о. Сергий встретить вас. Сам он не мог прийти, задержался с огородом; простите его.
Через полчаса мы сидели с о. Иваном в монастырской гостинице, и он говорил мне о путешествии в Аджары:
– Обвал, действительно, был, но дорогу очистили. Человека убило, тоже правда, но это за сколько лет один случай! И в городах бывают случаи, что дома падают и людей калечат. Зимой камни то и дело летят и снежные обвалы бывают – ничего, ходим. Бог хранит. Грабежей не слыхать вовсе. На горах дело другое: там и пастухи, и разбойники, но они обижают только осенью, когда уходят с гор.
– А идти пешком придется?
– Нет, можно и на лошадях. До Цебельды доедем на дилижансе, там переночуем на Драндском подворье, а я схожу к поселенцам в Латы, за 20 верст, приведу от одного поселенца, Филиппа, лошадь. На ней доедем до Ад-жар. Ну, а к нам, на горы, придется уж потрудиться… пешком…
В дверь постучали. Отец Иван вышел. Вернулся через несколько минут и сказал:
– Вас желает видеть о. Иларион, адлеровский пустынник, он был в Москве, о монастыре для пустынников хлопотал. Теперь гостит здесь. Узнал, что вы приедете, и ждал вас. Можно ему войти?
– Конечно, можно.
Отец Иван отворил дверь:
– Можно, о. Иларион!
Отец Иларион – черный, с проседью, монах. Борода широкая, лопатой. Глаза маленькие, круглые, перебегают с предмета на предмет. А когда останавливаются и смотрят в упор, делаются злые и тяжелые. Он часто без причины усмехается в бороду, и кажется, что эта неприятная усмешка относится к чему-то совсем другому, ничего общего не имеющему с разговором. В лице его есть что-то еврейское, и по акценту он кажется не русским.
Я даже спросил потом о. Ивана:
– Отец Иларион не русский?
– Нет, русский, крестьянин Подольской губернии.
Отец Иларион одет «почище», на нем черный, хороший подрясник. И держится иначе, чем пустынник: мне кланяется очень низко, а о. Ивана перебивает и не дослушивает.
Мне сразу показалось, что о. Иларион видит во мне человека, от которого многое зависит в вопросе о разрешении постройки монастыря. Впоследствии оно так и оказалось. А пока я видел только низкие поклоны и заискивающую улыбку. Несколько раз во время разговора он, как к своему служке, обращался к о. Ивану:
– Ты бы о чае