Хрустальный грот. Полые холмы (сборник). Мэри Стюарт
Амброзий много времени на сон не тратит. Принц Утер тоже, но он-то проводит ночи не за работой. То есть не за письменным столом, а так он трудится немало… Идем.
Еще за несколько ярдов до кухонной двери до меня донесся аромат горячей еды и шкворчание сковородок.
Кухня была просторной; мне она показалась почти такой же большой, как пиршественная зала у нас дома. Пол был выложен гладкой красной плиткой; в каждом конце кухни было расположено по приподнятому над полом очагу, а вдоль стен шли разделочные столы; под столами стояли кувшины с маслом и вином, а над ними висели полки с блюдами. У одного из очагов мальчишка с сонными глазами разогревал в кастрюльке масло. Он подбросил в топки угля, и на одной из конфорок закипал горшок с супом, а на решетке шипели и брызгались колбасы. Я почуял запах жареной курицы. Несмотря на то что Кадаль явно не поверил моей истории, еду мне подали на тарелке самианской работы, такой тонкой, что, похоже, это была одна из тех, с которых ел сам граф, а вино мне наливали в стеклянный кубок из блестящего красного кувшина с резной печатью и надписью «Запас». Дали даже тонкую белую салфетку.
Поваренок – его, должно быть, разбудили специально затем, чтобы приготовить мне ужин, – явно не заботился о том, кого он обслуживает; накрыв на стол, он наспех выскреб топки, еще более поспешно вычистил сковородки и, взглядом испросив у Кадаля разрешения, зевая, отправился спать дальше. Кадаль прислуживал мне сам; он даже принес из пекарни свежего хлеба – там как раз достали из печи первые хлебы на утро. Суп был вкуснейший, из каких-то моллюсков, – они в Бретани едят такое чуть ли не каждый день. Суп был горячий и ужасно вкусный – я думал, что ничего вкуснее и быть не может, пока не попробовал цыплят, зажаренных в масле до хруста, и жареных колбасок, коричневых, начиненных мясом с пряностями и луком. Я насухо вытер тарелку свежим хлебом. Кадаль протянул мне блюдо с сушеными финиками, сыром и медовыми лепешками, но я покачал головой:
– Нет, спасибо.
– Наелся?
– О да! – Я отодвинул тарелку. – Это был лучший ужин в моей жизни. Спасибо.
– Ну, – сказал Кадаль, – говорят, голод – лучшая приправа. Хотя кормят здесь и впрямь неплохо.
Он принес воду и полотенце. Я вымыл и вытер руки.
– Что ж, пожалуй, теперь я начинаю верить, что ты не все выдумал.
Я поднял на него глаза:
– Что ты имеешь в виду?
– Воспитывали тебя не на кухне, это точно. Ну что, готов? Тогда пошли. Он сказал, чтобы его прервали, даже если он будет занят.
Но Амброзий не был занят, когда мы вошли к нему. Его стол – широкий, мраморный, итальянской работы – действительно был завален свитками, картами и табличками для письма, и граф сидел у стола в своем большом кресле, но сидел он, отвернувшись в сторону, подперев подбородок кулаком и глядя в жаровню, из которой по комнате разливалось приятное тепло и слабый аромат яблоневых дров.
Он не поднял головы, когда Кадаль заговорил с часовым у входа.
Часовой, звеня доспехами, шагнул в сторону и пропустил меня внутрь.
– Мальчик,