По велению Чингисхана. Николай Лугинов
поднял воодушевленно чарку Мадай. – Нам есть чем гордиться!
– Гордиться… – как-то опечаленно задумался Аргас. – Если мы и можем гордиться, то только тем, что принадлежали великому роду.
Подняли чарки за великий род.
– Догор, ты меня, конечно, прости, – пьянея, проговорил Мадай, – но ты можешь сегодня, хоть один вечер, не думать о том, что будет завтра, что нас всех ждет… а просто посидеть, порадоваться, что мы с тобой вместе, выпиваем, едим… Съешь еще лопатку кулана, а? Какой жирный кулан-то, будто осенний!..
– Прости и ты меня, догор, но не могу… Не могу не думать.
Выпили за землю, которая вскормила их– за Великую степь.
– А почему раньше, догор, мы с тобой никогда вдвоем не сидели, не толковали?.. Жизнь, можно сказать, рядом прошла и как-то все…
Аргас понял, что пора домой: за жизнь они с Мадаем не единожды и выпивали вместе, и толковали…
– Давай-ка, догор, спать, а с утра подумай: кого предложишь сюняями. Испытывать людей будем вместе…
Годы брали свое: по дороге домой, после съеденного и выпитого, Аргас почувствовал смертельную усталость. Подумалось даже, что вот подыщет он арбанаев, сюняев, организует тысячу – и на покой… А в сражениях будет участвовать как рядовой: не потянуть в тойонах!..
Залаяли собаки.
– Кто? – послышался оклик караульного.
– Свои…
– Мегеней! – подобострастно вытянулся караульный. Усталость как рукой сняло: собранным, подтянутым военачальником проехал Аргас.
И только дома, перед старухой своей, единственной женой, можно было вновь расслабиться. Она не спала, как всегда, дожидалась. Мерцал огонь у очага.
– Что поздно? – спросила тихо жена, не переставая мять еще не выделанную кожу.
– Был на совете, – проговорил ей в тон Аргас, все еще погруженный в свои мысли, – а потом завернул к Мадаю…
– Я так и подумала. Поэтому людей уложила, тебя не дожидаясь. А дети так устали после разделки добычи, что толком даже не поели, завалились спать.
– Как младший? Он сегодня хорошо поохотился!
– Спит. Больше не пущу его, у ребенка еще кости не окрепли, а ты таскаешь его наравне со взрослыми.
– Когда окрепнут кости – мозги закостенеют… – пробормотал Аргас. – А что ему сейчас усталость – выспится, и как жеребенок!
Жена приоткрыла чан, и сурт наполнился запахом еды. В круглой деревянной чаше она поднесла мужу шипящие в жире мелко нарезанные оленьи потроха. Аргас принялся есть с таким аппетитом, будто у него с утра не было ни росинки во рту: так было всегда – как ни хорошо, ни сытно кормили в гостях, а из рук жены все казалось вкуснее и лучше. Даже воды она поднесет – и у воды особый вкус!
– Что, снова война?
Аргас даже вздрогнул от неожиданности: старуха, казалось, научилась слышать его мысли…
– Да, тревожно… – ответил он уклончиво.
– О, горе горькое, – вздохнула жена, – никак не дают нам пожить в спокойствии…
Аргасу стало нестерпимо жаль ее, за годы совместной жизни он тоже стал понимать