Любовь как преступление. Алина Углицкая
могли зарифить.
Корабль качнуло, он накренился, и я едва не закричала: тот, кто лез на мачту, сейчас висел вниз головой, запутавшись в вантах.
Еще рывок – и он исчез, смытый огромной волной, захлестнувшей корабль!
Последний парус не зарифили. Он болтался огромным черным полотнищем, и ветер мотал корабль из стороны в сторону, будто вредный ребенок, трясущий свою погремушку.
Бриг швырнуло на левый борт, он накренился, черпая воду. Не удержавшись на ногах, я покатилась по мокрому полу, ранясь об осколки стекла и острые углы. Над моей головой вместо потолка оказалась стена каюты. В разбитое окно хлынула ледяная вода.
Это был конец! Если корабль не выпрямится, мы все пойдем ко дну! Кто-то должен был залезть на бизань мачту и перерезать снасти, удерживающие парус. Но это было сродни самоубийству!
***
Всю жизнь прожив рядом с морем, я не могла представить себе и десятой доли того мужества, которое оно требует от своих детей. Стоять там, на верхней палубе, где хлещет ливень и бьют смертельные волны, из последних сил держаться за реи и ванты – и при этом знать, что любой миг может стать для тебя последним – и все равно, твердой рукой вести этот корабль вперед, туда, где над кромкой горизонта виден край голубого неба, туда, где кончается буря! Я могла лишь восхищаться этими отважными моряками, пусть они и были пиратами.
Я лежала в углу, практически распластавшись по стене, а окно каюты темнело над моей головой. Крен был градусов сорок, не меньше. Гигантские молнии пронзали черное небо.
Руки, изрезанные стеклом, странно защипало, будто кто плеснул на раны крепкий алкоголь. В свете молний я поднесла ладони к глазам и не сдержала изумленный вскрик: кровоточащие ранки затягивались прямо на глазах! Только вот кровь… моя кровь стала странного бурого цвета: такой получается, если в красную краску добавить синьку. И это золотистое сияние, оно то вспыхивало, то гасло, и я поняла, что его интенсивность зависит от степени моего волнения. Это плохо. Держать себя в руках я всегда не умела…
Оставаться в каюте становилось слишком опасно. Дверь закрыта, но окна не слишком высоко от палубы. Можно попробовать. Я поползла на коленях, нащупала при свете молний край оконной рамы. Завернула руку в мокрый плащ, выбила остатки стекла и ужом скользнула в пустоту.
Босые пятки с глухим стуком ударились о мокрую палубу. Не удержавшись, я упала на четвереньки. Замерла. Отдышалась. И быстро-быстро поползла вдоль фальшборта в сторону матросов, держась за натянутый трос. Я больше не могла оставаться одна, слишком сильным был страх смерти, слишком близко ее дыхание. Пусть будет, что будет, мне все равно, но уж лучше там, с пиратами, чем сходить с ума в запертой каюте!
Мужчины сновали по палубе, спеша исправить ущерб, наносимый бурей. Корабль заваливался на бок, оставшийся огромный косой парус не давал ему выпрямиться, а между тем, крен становился все больше и больше. Еще чуть-чуть – и из воды покажется киль. Если это случится, нас уже ничто не спасет.