Монастырь в миру. Беседы о духовной жизни. Валентин Павлович Свенцицкий
смелости признать очевидную истину, что лучше молиться на всем понятном языке, – этот вопрос совсем не так прост. И такое его решение совсем не истина, а глубочайшее заблуждение. Богослужение должно совершаться именно на славянском языке, на древнем языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мирских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мирские разговоры, перенесенный в Богослужение, влечет за собой мирские воспоминания, и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мирскими делами, от этого мирского языка при Богослужении еще более уносится в сферу чисто мирских забот.
Этот духовный опыт показал далее, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний.
В вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важны вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы, вмещающей все содержимое.
Так вот, когда был этот спор, говорили, что простой русский человек ничего не понимает из того, что слышит в Церкви на славянском языке. Один русский писатель, возражая на это, сказал: «Каждый простой русский человек знает молитву Ефрема Сирина, а это значит – знать все».
И воистину, в молитве Ефрема Сирина, столь настойчиво повторяемой в наших Богослужениях великопостных, если мы всмотримся и вдумаемся в каждое ее слово, раскрывается самое существенное, что надлежит знать нам. И вот, когда ныне мы обращаемся к вопросу, что нам напоминает Святая Церковь в дни Великого Поста потребного для жизни и спасения, – мы невольно мыслью обращаемся именно к этой молитве.
«Господи и Владыко живота моего!» – т. е. Господи и Владыко моей жизни! – вот уже это одно слово: Владыка жизни моей – оно сразу нас ставит в должное отношение к жизни, в то отношение к жизни, которое совершенно непонятно, совершенно безумно для людей безбожных, которые воображают, что они есть те строители, которым надлежит устраивать и свою жизнь, и жизнь других. Здесь провозглашается совершенно иной принцип, который человек исповедует и утверждает владыкой жизни своей не для себя, как лже-царя, а Господа, как Владыку своего. Далее у этого Владыки Господа человек начинает испрашивать, чтобы Господь и Владыка жизни не дал ему: духа праздности, уныния, любоначалия и празднословия.
«Дух праздности» – это дух той внутренней лености нашей, которая объясняется нашей душевной пустотой, это обленение – общее состояние безбожников, ибо они вовсе не живут жизнью духовной, они всегда находятся в состоянии внутренней пустоты, которое, если не заполнять его мирской мерзостью и суетой, заставляет испытывать страшную скуку и тоску. Ибо если у безбожника отнять светские и мирские развлечения, если отнять то, что кажется чрезвычайно важным, а на самом деле совершенно ни для кого не нужным делом, которое он в большинстве случаев делает, вертясь, как белка