Тридцать два румба Розы. Кто курит, тот поймет. Кирим Баянов Мия Ли
муха. – Не просите, не пойду.
Этой лесенкой подняться,
Верный путь попасть в беду».
Вы должно быть так устали в небесах весь день летать,
У меня готова ванна и пуховая кровать.
Занавески – тоньше шелка, простыня – как лепесток,
Вы покой здесь обретете. Хоть навек… хоть на часок.
«Ах, нет-нет, – сказала муха. – Доводилось мне слыхать…
Что все те, кто там ложатся…
Не проснутся уж опять».
Сяду на ступени, у порога в ють. Голо, лысо, пусто. Тишиной вздохнуть, я хотел и вдруг… – голо, лысо, пусто. Позабыл уют.
Роза ветров
Старый моряк безвылазно ходит по пирсу в сумерках, пропадает днями. В бурунах морских печалей, трубку сосет на причале.
Ветер бушует, ветер как стриж, пролетит воздух брея, перья его на причале, горит в сумерках былых фонарь запустелый.
Пусто кругом и чайки лишь отправляют крылом, утро, что стало серым, серым парит комком, облако, что в приюте теплится взятое холодком. На причале этом, серо в сумерках тесных. Днями – белым-бело.
Нет, золотых цепей ему, не вынуть из моря уж. Только ветер в приданное дочке. И вороха скорби гуж.
Лето приходит, море беснуется. Муж как будто стал еще туже, смурнее. Старый моряк вертит канаты на пирсе. Моет руки в холоде бриза стуж.
Время куда-то уходит. Куда-то идет старик. Старый моряк делает из холста бумажного змея. В рокоте волн, пуская лодку, запустит его.
Роза ветров распустит косы, время покажет перо, что рисует ветры над землей высоко.
Плавают бочки и доски, к берегу прибивает их. Корабль, что за взгорьем пошел ко дну и бриз, что в парусах гулял уж не поднимется в них.
Ветров купели кружат над Рейном. Локоны чешет золотым гребешком Лореллея. Ждет лихих кавалеров. Из пучины морской на берег выносит лишь поросль и морских рачков.
Бело на пляже от песков и ракушек, ветер встречается с пустошью. Бреет воздух чайка печали. В недрах тоски затерялся гущью, трепет морской волны.
Падугой стелется марево над просторами океанов. К берегу с морскими коньяками несет прибой, славного капитана. Мокр и стужен он.
Сколько mundus novus повидал он за всю судьбу, не перескажет роза ветров. Не пропоет коростель, не споет прибой…
Ветер бушует, чайка крылом, бреет воздух. Машет пером.
В потопи влемных дней
Блестит слеза на реснице. В дальний путь собрался поезд. В поезде милый едет. В поезде чашек стук.
Бьет дым в нос. Захожусь кашлем я. Давно не курил папирос строгих.
В купе под лежанкой дрожит стакан в руке. Куда правит поезд далекий неизвестно мне.
Хладом наполнена тишина за окном. Мокро и дождь. Я на перинах откупорю кувшин вина. Жар и дрожь.
Только однажды я был рожден. Только однажды тобою заворожен.
«Corsum, corsum perficio, – стучат колеса». Лелеет розу на подоконнике ночной транзит. Время, потраченное на сборы, трепетом разрежут лучи.
Бдит