Мисо-суп. Рю Мураками
я более-менее привык к новому папе, он взял и поколотил меня. Мы жили тогда в Северной Каролине, и в нашем городе было заведено не стричь газоны и даже не ходить по ним до мая месяца, чтобы трава росла лучше. А новый муж мамы – коммивояжер с Западного побережья – понятно, об этом не знал. Он каждый день с невозмутимым видом прогуливался по газону перед нашим домом и почти полностью истоптал его. А этот газон был гордостью моего папы. Я не стерпел и закричал на маминого мужа, чтобы он перестал. Но он даже не обратил на меня внимания и продолжал топтаться по газону. Тогда я назвал его ужасным словом – я уже был в таком возрасте, когда дети знают всякие ругательства… И он избил меня. Так что мне снова пришлось привыкать к нему. И прошло несколько лет, пока я смог его заново признать…»
Американцы, изливающие душу, с болью произносят слова «признать» и «принять». А слово «терпение» они вообще в своей речи не используют. «Терпение» – это в некотором роде японское слово. После таких рассказов я всегда радуюсь, что родился японцем. Мне кажется, что одиночество американцев и одиночество японцев – переживания совсем разного свойства. У первых одиночество – это необходимость прилагать усилия для того, чтобы приспособиться к новой ситуации, принять новую реальность. Для вторых – нечто от тебя не зависящее, что нужно просто перетерпеть. Разница налицо. Я не уверен, что смог бы справиться с американским одиночеством.
«Наверное, и у Фрэнка была похожая история. Может, он сначала жил в семье, где были только мальчики, а потом – в семье, где были только девочки…» – неожиданно подумал я.
– Я бейсболом в школе занимался. Был защитником второй базы. Дружил с шорт-стопом[17]. У меня, как и полагалось защитнику второй базы, были сильные плечи, и у дружка моего, шорт-стопа, плечи тоже были ничего себе. Мы с ним часто тренировались вместе. Отрабатывали двойную игру[18]. Для нас вообще в то время двойная игра была самым важным в бейсболе. Отыграв этот маневр, мы ходили гордые, как победители, даже если наша команда терпела поражение, – сказал я Фрэнку и спросил:
– А ты на какой базе играл?
Но именно в этот момент шоу закончилось, и из динамиков, висевших под потолком, раздалось:
– Дорогие клиенты, извините, что мы заставили вас ждать. Пожалуйста, проходите в кабинки. Пожалуйста, проходите в кабинки.
– Ну что же, Кенжи. Наша очередь. Вперед! – сказал Фрэнк и поднялся с диванчика.
Я тоже встал и направился к кабинкам. Чувствовал я себя при этом отвратительно, я никак не мог понять, чего этот человек от меня хочет. Что за ерунда?! Только что он так возбужденно говорил о бейсболе, но стоило мне сказать, что я тоже занимался бейсболом, как он сразу же теряет к этой теме всякий интерес.
Хоть Фрэнк и сказал мне, что ему невтерпеж потрахаться, – когда он заходил в свою кабинку, что-то не было заметно, чтобы он сильно радовался. И возбужденным он тоже не выглядел. Скорее, виду него был скучающий и даже немного удрученный.
Я зашел в
Игрок обороняющейся команды. При ударе защищает пространство между второй и третьей базой.
Продолжительный по времени маневр игроков защиты, в результате которого двое игроков нападения выходят ваут.